Кевин подзывает официанта, и Роуз выбирает шампанское. Вопреки своему обету трезвости, Кевин заказывает бутылку ценой примерно в одну восемнадцатую его прежнего месячного заработка.
— Итак… — начинает он, опустившись на прозрачный стул, отчего трусы немедленно врезаются ему в задницу. Кевину хочется услышать мнение Роуз по всем вопросам, от политики до того, какой чай она предпочитает. Ему не терпится узнать ее как можно лучше.
Официант, разлив шампанское, удаляется, Кевин произносит: «За тебя», они чокаются, и он осушает бокал одним жадным глотком. Когда заказ сделан, Роуз наклоняется вперед, подпирает маленький точеный подбородок маленькими точеными кулачками, широко расставив локти на столе, и спрашивает:
— Вы, наверное, хотели поговорить об Эйдин? О ее успеваемости?
Она произносит это с таким серьезным видом, что у Кевина перехватывает дыхание от унижения. Выходит, он неправильно истолковал ее сообщения, принял обычное дружелюбие за флирт. Еще несколько мучительных секунд Роуз Берд смотрит на него с каменным лицом, а затем запрокидывает голову и заливается демоническим хохотом, таким громким и раскатистым, какого он никак от нее не ожидал. Наконец она вытирает глаза салфеткой, понемногу успокаивается и ободряюще похлопывает его по руке.
— Твое лицо! — говорит она. — Умереть можно! Кевин, оставшись без своего фальшивого прикрытия, чувствует себя голым, испуганным и возбужденным, и он не в силах больше ждать. Все его желания написаны у него на лбу, и шутка Роуз, хотя и не слишком добрая, придает ему уверенности и рассеивает страх быть отвергнутым. Он тянется к Роут и берет ее за подбородок. Роуз уже не смеется, но на губах у нее появляется почти вызывающая улыбка. Она едва заметно склоняет голову влево, и Кевин делает то, что хотел сделать с самого начала вместо рукопожатия. Их поцелуй — среди бела дня, в ресторане, где больше никто не лижется у всех на виду, — длится несколько долгих, страстных секунд. Потом они отрываются друг от друга и смотрят глаза в глаза, словно не веря себе.
— Это неправильно, — неожиданно для себя произносит он. — Я женат.
— Ш-ш-ш, — отвечает она. — Я в курсе.
20
Сырное суфле уже сделалось золотистым и начинает подниматься. Бутылку шабли Милли поставила охлаждаться в морозилку. Сильвия, потратившая целый день на уборку второго этажа (с ума сойти, до чего целеустремленная женщина!), любезно приняла второе приглашение на ужин в дом Гогарти.
До приезда Сильвии Милли нечасто ела то, что можно назвать настоящей едой. Могла очистить банан и съесть стоя возле обогревателя, который она в самые холодные утра тяжело волочит за собой из комнаты в комнату за шнур, как упрямую собаку за поводок. Или прямо над кухонным столом, чтобы лишний раз не пачкать тарелку, торопливо сжевать тост с маслом — если в доме есть масло, или сделать чашку кукурузных хлопьев — если есть молоко. Вот и весь ужин. Как ни нахваливал Питер все годы ее воскресное жаркое, картофельные запеканки и свиные отбивные, после его смерти Милли совсем забросила кухню, резко потеряв интерес к готовке, особенно для себя одной. В свои восемьдесят три года она замечает за собой некоторые мазохистские наклонности, но не до такой же степени, чтобы добровольно напоминать себе о собственном одиночестве, тем более что оно и само о себе напомнит.
Но вот в ее жизни появилась Сильвия, и Милли вновь обрела вкус к кулинарии. Она влюбляется в эту женщину все сильнее с каждым днем — нет, с каждым часом, она просто очарована разными забавными причудами своей компаньонки. Привычкой беспрестанно мазать губы вазелином, вечно борясь с каким-то воображаемым шелушением. Желтыми пакетиками са-харозаменителя, из которых она сыплет в чай и кофе порошок, похожий на мышьяк. Бесконечными удивленными восклицаниями по поводу ирландского обычая держать масло на тарелке в буфете. Неуемным любопытством, беззастенчивыми расспросами обо всем подряд, от машинок для стрижки волос в носу до слесарных работ и ирландского законодательства. Тем, что она не может налить в кастрюлю молока, не понюхав его вначале с крайне подозрительным видом. Тем, как смешит ее всякий раз реклама с дублинским акцентом. А главное — ее наивной, деловитой, убежденной, неожиданной и совершенно не ирландской манерой все на свете делать возможным и достижимым. Как будто планы и мечты имеют полное право на жизнь и должны сбываться, а проблемы существуют не для того, чтобы ныть или заметать их под ковер, а для того, чтобы их решать — деловито, эффективно, при помощи твердого, практического здравого смысла.