Неужели жизнь может так измениться за несколько мгновений? Теперь она не просто девушка, а девушка, которая уже обжималась с парнем — между прочим, такое могут сказать о себе только две-три ее соседки по спальне. Выходит, у нее теперь есть парень?
После долгого флирта по переписке, продолжавшегося целыми днями и постепенно набиравшего обороты, Шон с Эйдин перешли наконец к обсуждению деталей: время (полночь), что делать, если их застанут вместе в корпусе (говорить, что он ее кузен), что делать, если его застанут на территории кампуса (притвориться сумасшедшим и бежать). Как всегда, в переписке Эйдин чувствовала себя свободнее, умнее и веселее, чем в личном общении. В письмах она умела остроумно шутить, что ей всегда с трудом давалось в разговорах. Над письмами у нее было время подумать, и она становилась самой собой.
Они составили план, получивший название «операция “Полночь”», тщательно продумали его во всех подробностях, вплоть до того, как подать сигнал: кинуть камешком в окно. Правда, они не учли, что камешков на территории кампуса днем с огнем не найдешь, и Шону пришлось бросать тяжелый серебряный брелок с надписью «Billabong». Увы и ах — уже и полночь прошла, а звона в стекло все не было. Эйдин лежала неподвижно и напряженно вслушивалась, но вокруг было тихо. Когда она уже задремала, уронив голову на влажную от слюны наволочку, ее разбудил отдаленный дребезжащий звук — но слишком отдаленный. Все еще в полусне Эйдин сообразила, что Шон попал в другое окно, у кровати ее соседки, Кэролайн. Кэролайн была девица нервная, склонная к астматическим приступам и ипохондрии, особенно в те дни, когда в расписании стояла физкультура. Зато спала она крепче всех в комнате 2А, так что можно было не волноваться.
С бешено колотящимся сердцем (Шон ведь наверняка возлагает на эту ночную встречу какие-то новые ожидания) Эйдин встала на кровати во весь рост и выглянула в окно. Смущенно помахала Шону Гилмору — он топтался внизу в своих говнодавах и в кожаной куртке, дрожал всем телом и дышал на руки, чтобы согреться. Эйдин жестом показала ему, чтобы шел к двойным дверям, и бесшумно проскользнула вниз по коридорам и двум лестницам в одной белой футболке и пижамных штанах. Она долго думала, надевать ли бюстгальтер. Он ей, конечно, не нужен — собственно говоря, никогда не был нужен, но вдруг Шон решит, что без него Она выглядит как шлюха? Но с другой стороны — не странно ли, что девушка спит в лифчике? Да и догадается ли Шон вообще, есть он на ней или нет? В конце концов решила все-таки надеть: уж лучше пусть Шон считает ее странной, чем распутной.
Эйдин прокралась в кабинет Бликленд, чувствуя, как страх щекочет в животе, будто струйка газа, и сняла с крючка ключ от входной двери. На брелоке был выгравирован девиз: «Честь, лидерство, отличная учеба». Видела бы ее сейчас Бриджид! Самый улетный парень из всех, каких она только встречала в жизни (не считая Чёткого), приехал через весь город среди ночи, чтобы увидеть ее!
— Привет, — сказал он.
Это был незабываемый момент. Никакие хайку, лимерики, верлибры, новеллы, сообщения и твиты, какие только могла сочинить Эйдин Гогарти, ни за что не передали бы его великолепие с такой силой, как это единственное слово и сам факт, что этот парень стоит перед ней — с распущенными, как у маньяка, волосами, в выцветшей хипстерской футболке с надписью «Black Betty» под кожаной курткой, с бледным шрамиком над густой бровью, похожим на белого червячка, с какими ее брат ходит на рыбалку. Уже одного этого хватило бы, но ее ждало еще кое-что.
— Давай в следующий раз вытащим тебя через окно, как Рапунцель.
Он уже думает про следующий раз! И тогда она храбро взяла его ледяную руку в свою. Шон поднес ее пальцы к губам и галантно поцеловал. Неужели это происходит с Эйдин Гогарти наяву, прямо здесь, у входа в жилой корпус школы Миллбери? А потом Шон стал целовать ее в губы. До сих пор туда еще никто не проникал, если не считать рыхлого недоверчивого дантиста, который, кажется, вечно подозревал ее в том, что она не пользуется зубной нитью. Сначала острый язык Шона угрем скользнул ей в рот я заметался туда-сюда, словно заблудился. Это было нисколько не похоже на те сотни поцелуев, которые Эйдин видела на экране — там все начиналось с легких прикосновений и только потом переходило во что-то более глубокое. А язык Шона все пытался пробиться дальше, он был какой-то торопливый, и Эйдин стояла, неловко разинув рот и не зная, как отвечать. Она чувствовала себя глупой и неопытной, боялась попасть куда-нибудь не туда, и поначалу так и вышло: ее язык ткнулся в уголок его губ, а потом — мокрый, неуклюжий — в ложбинку под носом.