Пепел падает и разлетается во все стороны. Эйдин подходит, сдувает его с подоконника и думает о своем отце, который часто ее бесит, но никогда не бывает жестоким.
— Но почему?
— Наверное, чтобы никто не мешал таскать домой фотомоделей и трахаться сколько влезет.
Отец Бриджид, фотограф (Эйдин видела его на фотографии: брюнет с точеным лицом в кепке, лихо надвинутой на прищуренные глаза), и ее мать развелись, когда она была еще маленькой, и отец получил полную опеку над дочерью, как ни сомнителен он в роли опекуна.
— И у него даже не хватило смелости самому сказать мне, я должна узнавать от этой вонючей садистки!
— А позвонить ему нельзя?
— Он уже летит в Лос-Анджелес на какую-то большую тусовку. И его все равно не уговоришь. Его вообще бесполезно уговаривать.
Эйдин не может придумать, что тут сказать утешительного.
Взгляд Бриджид падает на сумку Эйдин.
— Ты сегодня с ним встречаешься?
Понимая, что ее радость еще больше расстроит Бриджид, Эйдин кивает без улыбки.
— Иди тогда. А то на автобус опоздаешь.
Город гудит. На фоне темнеющего неба и грозных дождевых туч светятся окна и витрины магазинов. Эйдин останавливается, вслушиваясь в ритмичный стук каблуков по старинным тротуарам, в раскаты смеха, обрывки разговоров, рев автобусов, скрежет тормозов, крики уличных торговцев фруктами, игрушками, поддельными дизайнерскими сумочками и зарядными устройствами для айфонов. Она достает из карманов вязаные перчатки, толстые, шикарные, рокерские — подарок Джерарда на Рождество, — и бредет мимо пабов, где окна уже запотели от собравшейся к середине дня толпы и празднование окончания рабочей недели набирает обороты. Когда одна из этих дверей распахивается, до ушей Эйдин долетает обрывок из песни любимой маминой группы The Waterboys. «Я много лет бродил по свету, а ты из дома не выходил…» дублинский разгул идет полным ходом Добро пожаловать, дамы и господа!
Теперь на Эйдин надвигается большая компания, празднующая девичник. Будущую невесту в белом свитере с выложенной стразами надписью «Эта телка уже нагулялась» колотят по голове здоровенным перламутрово-розовым надувным пенисом. Ее подруги, шумная компания британок лет двадцати с небольшим, с выбеленными волосами, уже пьяные в стельку, идут веселой гурьбой сквозь толпу прохожих, насмешливо, с фальшиво-аристократическим акцентом окликая одиноких мужчин: «Прошу прощения, сэр! Не будете ли вы так любезны снять штаны, сэр?»
Эйдин выходит на Графтон-стрит. Пульс города — жители пригородов стекаются в центр, работающие в центре разъезжаются по домам — заразительно откликается внутри. Всякий раз, оказываясь в городе, Эйдин сбрасывает с себя миллбернскую вялость и ускоряет шаг. Раньше они с мамой приезжали сюда по субботам, вдвоем, — ходили в кино, а потом ели гамбургеры с картошкой. Здесь все так непохоже на Долки, где совершенно негде побыть одной: даже самый дальний утес, самая затерянная тропинка в адских бебенях — не гарантия от вторжения. Как-то раз в уединенном уголке среди сосен в Диллон-парке она наткнулась на местного почтальона: тот обедал на природе, любуясь дикой красотой скалистого острова Долки. «Привет, Эйдин, — сказал он, с удивлением заметив, что она стоит рядом и таращится на него. — Чипсы будешь?»
Так она доходит до Бьюли. В половине четвертого с беззаботным, как она надеется, выражением лица останавливается возле кафе, всякий раз, как открывается большая стеклянная дверь, вдыхая густой запах арабики. Смотрит, как люди подходят, встречаются, здороваются, заходят внутрь. Пытается придать себе скучающий вид.
В 16:40 Эйдин позволяет себе украдкой бросить взгляд в сторону Стивенс-Грин, а потом в противоположную, на Тринити. Вокруг, как всегда, сумасшедшая толпа, и Эйдин задумывается: может, лучше войти и занять столик? Но по плану, еще раз подтвержденному утром, они должны были встретиться именно здесь.
В 16:48 Эйдин старается отвлечься, разглядывая стоящую неподалеку парочку. Они молоды — может быть, лет по восемнадцать, и парень, как только подходит, сразу начинает целоваться со своей девушкой. Они целуются долго — прямо среди бела дня. Парень протягивает девушке маленький пакетик из магазина, а та заглядывает внутрь и визжит.
В 16:59 Эйдин пишет Шону сообщение: «Так ты идешь?»
В 17:55 она уходит от кафе, уныло вливается в толпу и идет на станцию, где покупает билет на электричку и пакет чипсов, а затем возвращается к киоску и берет десяток сигарет и коробок спичек. Она сама не знает зачем. Гори оно все огнем. Она выкуривает две сигареты в ожидании и наконец садится в поезд, идущий в Долки.