Милли нажимает кнопку вызова второй, третий, четвертый раз. Да придет уже кто-нибудь или нет?
Когда Милли вновь одолевают сомнения и в животе скребется беспокойство, она успокаивает себя, вспоминая о своем главном козыре — долговой расписке, лежащей сейчас где-то в Маргите. Сколько раз судьба Милли или еще чья-то зависела от клочка бумаги? Даже если Сильвия подписала ее лишь для вида, во что Милли трудно поверить, — как бы то ни было, где-то у нее есть документ, который можно законно предъявить, если потребуется.
— Наконец-то. — говорит Милли входящей девушке. Марте. — Где моя соседка? С ней все хорошо?
Милли тут же угадывает ответ по лицу Марты, по тому, как сжимаются ее губы.
— Мне очень грустно вам это говорить, миссис Гогарти, но миссис Джеймсон ночью умерла, — отвечает девушка, христианским жестом кладя тонкую руку на плечо Милли. — Я знаю, вы были к ней привязаны. Бедняжка! Но Бог любит ее. Она теперь с Ним. Она ведь давно уже мучилась, сами знаете.
— О нет, — Милли вдруг ощущает такую усталость, будто уже несколько ночей не спала. Она смотрит на кровать миссис Джеймсон, на которой все еще видна вмятина в форме тела ее подруги. Уже и не понять, кто там лежал, а уже завтра в эту постель уложат другую несчастную. Эти утраты, думает она, и меня сведут в могилу. Следом приходит новая мысль: я только что ограбила покойницу.
Марта стоит рядом и гладит Милли по плечу, отчего Милли хочется дать ей леща.
— А вы знали ее, когда она еще была… получше? — спрашивает Милли.
— О да, знала. Она долго здесь жила.
— Она ведь была милая? У меня такое чувство, что она была добрая женщина, заботливая такая.
— Вы серьезно? — смеется Марта. — Да она мнила себя царицей Савской, вечно жаловалась тут всем на «обслуживание», можно подумать — мы ее служанки. Она когда-то была очень богатой, по крайней мере, такие ходили слухи, привыкла жить в роскоши. Вот не хочется говорить плохо о покойнице, но, честное слово, миссис Джеймсон была невыносимой занудой.
Когда Март а заходит в комнату позже, Милли уже все решила.
— Пора идти ужинать, миссис Гогарти, — говорит девушка. — Вы готовы?
Милли готова. Завтра она еще поимеет с этого заведения все, что можно, — завтрак, обед и чай, а потом вскочит в седло. Фигурально выражаясь.
36
За завтраком (дают кашу, напоминающую замешанный в чане сырой бетон, в котором плавают ягоды смородины, больше похожие на мышиный помет) Бриджид швыряет поднос на давно облюбованный подругами столик в самом дальнем углу. Подол ее грязно-коричневой форменной юбки задирается до середины голени, с него свисает вытянутая нитка.
— Дырка вонючая, — говорит она.
На подносе Бриджид, как всегда, гора еды: четыре ломтика жирной колбасы, два жареных яйца, миска сухих кукурузных хлопьев. Несмотря на свою худобу, поесть Бриджид любит и даже заключила тайный уговор с миссис Браун, добродушной кухаркой с лоснящимся лицом, чтобы та оставляла для нее и Эйдин второй десерт, когда в меню пирог с ревенем.
— Что случилось? — спрашивает Эйдин.
— Она за нами следит.
Бриджид в упор смотрит на сурово нахмуренную Бликленд и дерзко помахивает ей рукой, изображая подобострастную улыбку.
— Еще хуже сделаешь, — говорит Эйдин.
А плевать.
— Что она тебе сказала?
— Снова обшарила мою кровать, нашла сиги. Сегодня собирается звонить папаше.
— О, ужас.
— Она никогда не упустит случая меня унизить.
— Идем, — творит Эйдин. — У нас сейчас сдвоенное естествознание.
На биологии пятиклассницы сейчас препарируют червей и лягушек. Эйдин, иоторой совсем не улыбается копаться в лягушечьих трупах, предпочитает — как и в жизни — наблюдать и записывать. Зато Бриджид лихо орудует одноразовым скальпелем, вскрывая почему-то ярко-желтые внутренности сплющенной, растопыренной во все стороны садовой лягушки, которая никому не причинила никакого вреда — если не считать резкого запаха формальдегида. Бриджид между тем говорит: хоть ей и запретили выходить из школы, она все равно сбежит тайком, чтобы встретиться со своим разносчиком пиццы после уроков, а Эйдин пусть ее прикроет.
— Так что ты скажешь, если эта ведьма придет меня искать? — спрашивает Бриджид.