— Вот бы узнать, — говорит Кевин, — чему это ты улыбаешься в такой-то момент.
— Все это можно уладить. Я ведь хожу к Доннелли уже столько лет. Я их постоянный клиент.
— Постоянный клиент! — У Кевина отвисает челюсть, а глаза сужаются в сердитые щелочки, словно проделанные игрушечным ножом дошкольника на пластилиновой рожице. — Я уже всерьез начинаю сомневаться в твоей вменяемости.
По спине у Милли пробегают мурашки. Вот такие профессионально-жаргонные словечки непременно застряли бы в мозгу у того, кто ищет способы выставить свою мать слабоумной и сплавить в специальное заведение.
— Да нате, забирайте все! Я даже луковые кольца не съела! — кричит она, переворачивает сумку вверх дном, и все ее содержимое высыпается на пол фантасмагорическим дождем. Позже Милли сама будет изумляться собственной глупости: ведь если полицейские и вправду наблюдали за ней, она своими руками дала им неопровержимую улику. Из сумки вываливаются краденые чипсы, поздравительная открытка и, наконец, тяжело шлепается уже начинающий темнеть банан. Милли подбирает его с пола: за всеми тревогами и волнениями этого дня она забыла пообедать.
— Ради бога, скажи, что ты не собираешься это есть.
— Я умираю с голоду.
— Слушай, ты хоть соображаешь, во что влипла? Ты в курсе, что, если тебе предъявят обвинение, это попадет в газеты?
— Ха! — свирепо взвизгивает Милли. — За какой-то сраный пакетик чипсов?
— Каждую сраную неделю! В одном и том же сраном магазине! Я же тебя предупреждал в прошлый раз. — Кевин встает и начинает расхаживать по комнате взад-вперед, как леопард в клетке. Милли не может понять — не то он нарочно распаляет свой гнев, не то, наоборот, старается его подавить. — У них есть уже целый список всего, что ты успела за это время стянуть.
— О чем ты?
— Доннелли поставил камеры видеонаблюдения месяц назад, — поясняет Кевин.
Милли кое-как поднимается на ноги.
— Кевин, прошу тебя! Прошу! Я не могу идти в тюрьму! Нет. Нет. Нет. — Чувствуя, как кружится голова, она упирается ладонями в шаткий столик — он идиотски скрипит, чуть до него дотронешься. Вот сейчас она и впрямь готова рухнуть на пол, без всякого притворства. Еще девчонкой она то и дело норовила тайком сунуть в карман то мятную конфетку, то карандаш, пока отец со своим обычным серьезным видом не пригрозил, что скажет кассиру — а тот уж наверняка упрячет ее в тюрьму Маунтджой. Тогда это сработало, а теперь силы воли уже не хватает, и она не в состоянии сдержать свои шаловливые пальцы, побороть эту чудовищную тягу.
Милли слышит шаги сразу нескольких человек, и у нее мелькает внезапная надежда: может быть, полицейских за стеклом все-таки растрогал вид благонамеренной дамы, к тому же такой улыбчивой, которая едва стоит на ногах, держась за стол в кабинете для допросов, и умоляет о пощаде? Но шаги проходят мимо и затихают.
— Ну-ну, возьми себя в руки. Успокойся. — Кевин подходит к матери, помогает ей сесть и тоже садится. — О тюрьме пока что речи нет. Не будем преувеличивать. — Он протягивает к ней руку, но тут же опускает. Ласковые жесты Кевина слишком часто обрываются на полпути. — Понимаешь, они просто хотят, чтобы до тебя дошло, чтобы ты осознала, насколько это серьезно. Тебе предъявят обвинение.
— Публично?
— Попытаемся уладить дело без огласки, но не могу ручаться, что это не выйдет наружу.
Милли закрывает лицо руками — когда-то она ими гордилась, а теперь они напоминают птичьи лапки с толстыми, как черви, жилами. Аристократические руки — так говорил ее Питер. Как у настоящей леди.
Сын вздыхает, легонько постукивает по столу кулаком, а затем потирает ладонями макушку — жест, который всегда выдает у него сильный стресс.
— Они готовы прийти к соглашению, но на определенных условиях.
— На любых.
— Тебе придется признаться в том, что ты сделала, извиниться перед Доннелли. И показать, что искренне хочешь исправиться.
— Да, конечно, сколько угодно.
— Ты должна это прекратить. Поняла, мама? Это. Должно. Прекратиться.
Милли с невыразимым облегчением роняет голову на руки.
— Что бы я только без тебя делала?
— И еще одно. — Он откашливается. — Мы наймем помощницу, которая будет приходить в Маргит.
— Кого?
— Человека, который будет наведываться, сиделку…
— Домой наведываться?