Пролог
Пролог
«- Двадцать два тысячи триста десять… одиннадцать… двенадцать. Да, сегодня я прошел двадцать две тысячи триста двенадцать шагов. Если считать, что два шага составляют один метр, получается, что я прошел одиннадцать километров сто пятьдесят шесть метров. Мало, очень мало. Вчера было больше…»
Человек остановился, перевел дыхание. Указатель на столбе сообщал, что группа полуразвалившихся домов по обе стороны дороги называется поселок городского типа Салабуга. Или называлась, что вернее. Человек сбросил с плеч тяжелый рюкзак, вытащил из кармашка рюкзака сложенную вчетверо самодельную карту. Да, вот она Салабуга, есть на карте. Значит, он весь день шел на юг. Правильно шел, не сбился с дороги.
Впереди, в вечерних сумерках, темнел остов двухэтажного здания – только стены, ни окон, ни крыши. Когда-то, наверное, это был красивый дом, в котором жило несколько семей. В квартирах горело электричество, было тепло и уютно, играла музыка, и пахло горячим мясным супом и свежими пирогами. Здание походило на скелет, оставшийся от сгнившего трупа. Но оно могло защитить от пронизывающего ледяного ветра, который гулял по равнине, тем более что сил и желания искать другое укрытие просто не было.
Человек посмотрел на свой рюкзак. Стянул варежки (вечерний холод сразу начал вгрызаться в его пальцы), стараясь действовать быстро, расправил ремни, присел на корточки и, крякнув, взвалил рюкзак на спину. Спина сразу отозвалась тупой болью, но выбора не было – надо было идти к развалинам, а там уже можно будет отдохнуть. Человек несколько раз передернул плечами, чтобы рюкзак поудобнее улегся на спине, надел варежки на коченеющие руки и пошел вперед, продолжая считать шаги.
Разрушенный дом был окружен кучами битого кирпича, перемешанного с глиной и слежавшимся темным снегом, но вход в подъезд был свободен, и человек был этому рад – он так устал, что вряд ли смог бы еще и лазать по развалинам со своей ношей за плечами в поисках входа. Он поднялся по лестнице на второй этаж, хрустя обломками стекол, рассыпанных по ступенькам, заглянул сначала в один дверной проем, потом в другой. Обе квартиры не подходили под место для ночлега, стены были разрушены, и ветер продувал их насквозь. Потоптавшись на месте, человек спустился на первый этаж.
Комната, в которой он решил остаться, когда-то была детской, на стенах сохранились остатки обоев с забавными ежиками, лягушками и домиками на курьих ножках. Мебели в комнате не осталось, только в углу стояла полусгнившая детская коляска, полная снега. В комнате не было ничего, что можно было бы использовать, как топливо для костра, и человек, сбросив с плеч надоевший рюкзак, отправился искать дерево. На втором этаже он видел куски балок и стропил, а в одном из окон уцелела деревянная рама. Собрав столько дерева, сколько можно было унести, человек спустился вниз, бросил свою ношу на бетонный пол, кое-где покрытый лохмотьями гнилого линолеума. Этого было мало, на всю ночь требовалось куда больше топлива, но человек рассчитывал поискать еще. А пока он отыскал в кучах мусора несколько целых кирпичей и соорудил из них квадратный очаг, на который можно было пристроить сковороду.
Он бережно разжигал костер, накладывая на зажженную таблетку сухого спирта сначала самые мелкие щепки, потом побольше, пока не убедился, что пламя разгорелось основательно, и вся забота теперь – это поддерживать его.
Палатки у человека не было – только ярко-красный спальный мешок, который он расстелил поближе к огню, чтобы получить побольше драгоценного тепла. Устроившись на мешке, человек раскрыл рюкзак и начал выкладывать то, что лежало на верху: закопченную алюминиевую сковороду, армейскую флягу, пластмассовую миску, пакеты с продуктами. В первом пакете были остатки того, с чем он ушел из «45-бис»: упаковка крекеров, чуть-чуть яичного порошка, несколько брикетов горохового пюре и сухой вермишели, баночка с витаминайзером, другая с солью, пачка сахара, две банки красной фасоли в томате и банка говяжьей тушенки. В другом пакете было копченое мясо, неизвестно чье – это мясо он выменял в фактории в самый первый день своего пути и питался им всю последнюю неделю, съедая по полкило в день. Мясо было жесткое, пересоленное и имело неприятный мускусный запах.
Кроме продуктов и посуды, человек вытащил из рюкзака маленький китайский радиоприемник. С того дня, как он ушел из «45-бис», он включал его лишь дважды – берег батарейки, которых у него было всего восемь штук. И оба раза приемник не находил ни одной станции, только шипел и трещал, как яичница на сковороде. Но с тех пор он ушел на юг достаточно далеко, и есть шанс, что приемник все же поймает какую-нибудь радиостанцию, если, конечно, таковые тут есть…