Время шло, луна понемногу смещалась по небосклону. Температура падала все ощутимее, минус двадцать уже наверняка есть, а ночью станет еще холоднее. Насим начал замерзать. Чтобы не обморозить пальцы, охотник натянул варежки, поудобнее перехватил карабин. Стая не появлялась и не подавала голоса, но Насим не сомневался, что твари где-то поблизости. Перевернутая «буханка» была совсем недалеко, метрах в двадцати от убежища, но Насим понимал, что добраться до радиостанции не получится – верное самоубийство. Только он об этом подумал, как справа от автомобиля, у разрушенный стены частного дома, мелькнула серая тень – и тут же исчезла в темноте за грудами битого кирпича. Насим вздрогнул: все верно, стая тут, и она ждет.
Спирта во фляжке осталось не больше полстакана. Насим сделал пару глотков, полез за сигаретами, но курить не смог – ледяной воздух обжигал легкие, и пальцы мерзли. Отбросив едва начатую сигарету, охотник заложил еще топлива в костер и посмотрел на часы. Вся ночь еще впереди. И почему-то у Насима впервые за много лет появилось острое чувство обреченности. Почти отчаяние.
Они сожрут нас, сказал он себе. Как жрали других, кто попадал в эти места, как совсем недавно сожрали Сурового. Если, конечно, их раньше не прикончит холод. Дров осталось всего ничего, пара балок, которые прогорят часа за два, а что потом? Туз перестал стонать, лицо у него стало совсем белым, губы судорожно подергивались. Насим больше не сомневался, что до утра его напарник не доживет.
- Это ты виноват в его смерти, – сказал ему голос. – Ты приехал сюда за жизнями тех, кто не сделал тебе ничего плохого. Ты притащил сюда своих друзей, которые тоже жаждали заработать на смерти. Один из них уже мертв, второй умирает. Жадность и жестокость должны быть наказаны.
- Ага, - усмехнулся Насим. – Совесть проснулась. Поздно. Иди нахрен, совесть, не до тебя сейчас.
Тут он сообразил, что разговаривает не просто сам с собой. Голос звучавший в его сознании, шел откуда-то извне. Насим похолодел – голос был женский, тихий, спокойный, но очень отчетливый. Выругавшись, охотник бросился к окну, осторожно выглянул наружу. На площади перед разрушенным домом было по-прежнему пустынно. Луна освещала руины домов, перевернутый «уазик» и останки Сурового.
- Боишься? – сказал голос. – Конечно, боишься. Я чувствую твой страх.
- Кто ты? – крикнул Насим, теряя остатки самообладания.
- Это неважно. Я просто часть этого мира. И я не хочу, чтобы в него приходили вооруженные люди, чтобы убивать моих братьев и сестер. Когда к нам приходят люди с оружием, мы защищаемся. Мы убиваем их, потому что они хотят нашей смерти.
- Ааааа! – завопил Насим, вглядываясь в густые тени, залегшие между развалинами. – Ну, где ты, сволочь? Покажись!
- Ты думаешь, что сумеешь убить меня? – сказал голос со странной иронией. – Нет, охотник. Ты уже почти мертв. И очень скоро твоя смерть станет фактом.
- Ты кто такая, сука?
- Я не хочу твоей смерти. Я вообще не люблю, когда кто-то умирает. Но ты пришел за нашими жизнями, поэтому отдашь свою. Покой и безопасность моего народа значат для меня больше, чем твоя жизнь.
- Нет, это невозможно! – Насим диким взглядом шарил по руинам. – Это мне кажется!
- Ты думаешь, что сходишь с ума? Наверное, ты правильно так думаешь.
- Ну, уж нет! – Насим бросился к догорающему костру, в ярости сорвал с левой руки перчатку, собравшись с духом, схватил пальцами один из тлеющих углей, рассыпанных в темной золе. Боль обожгла его, отрезвила, заставила забыть о навалившемся на сердце давящем, темном ужасе. На мгновение охотнику показалось, что все кончено – но прошло несколько секунд, и голос зазвучал снова.
- А знаешь, я не боюсь тебя, - сказала женщина уже мягче. – Ты уже не сможешь причинить нам вред. Твой дух сломлен, и ты уже наказан. Я дам тебе возможность спастись. Можешь вызвать подмогу, мы не будем тебе препятствовать. Сейчас мы уйдем отсюда, нам не нужна ваша плоть и кровь. Спасай своего товарища и себя самого. Если, конечно, сможешь.
Насим, дрожа всем телом, еще раз схватил горячую головешку, завопил от боли, отшвырнул ее прочь – и зарыдал от ужаса, бессильной ярости и чувства обреченности, во весь голос. В ответ на его вопли над руинами Темрюково прокатился торжествующий многоголосый вой. А потом наступила тишина, и Насим, придя в себя, понял внезапно, что такой спокойный и такой страшный женский голос больше не звучит в его сознании.
На какое-то время он будто выпал из реальности. А потом услышал звук, который заставил его задрожать. Вой – многоголосый, тоскливый, леденящий кровь. Стая напоминала о себе этим воем. Когда жуткие звуки смолкли, Насим еще долго прислушивался к ночной тишине, которую нарушали только вздохи ветра и треск прогорающих в костре деревяшек.