Руки Пентии откидывают капюшон, а затем расстегивают ремни на затылке. Маска соскальзывает с ее лица.
— Быть никем, но делать многое — это нелегко. Но только так можно влиять и управлять. Пока мы вместе, мы никогда не забудем того, кто мы и ради чего здесь.
— Ты говоришь так, будто никогда не уставала от этого мира. — Эптисса повторяет манипуляции младшей сестры, снимая маску, а затем подхватывает черные волосы и убирает их за спину.
Пентия улыбается. Она подходит к постели, где тьма на шелке начинает шевелиться и обретать форму лопоухого анси. Зверек довольно жмурится, когда Пентия поглаживает его по голове.
— Я устала еще тогда, когда солнце только загорелось.
Ветер продолжает волновать драпировку, которая отделяет открытую лоджию от комнаты.
— Иногда мне кажется, будто я ощущаю запах солнца, — добавляет Пентия. — Его вонь. Оно смердит хуже, чем разлагающаяся плоть.
— Как твои морские прогулки на восток? — меняет тему Эптисса.
— Никак, — коротко отвечает Пентия. — Из дальней разведки никто не возвращается, а из ближайших — ничего кроме воды.
— А как обстоят поиски с?.. — неуверенно начинает Эптисса, и уши анси мгновенно навастриваются, но младшая сестра тут же перебивает ее:
— Ты же понимаешь, Тахане, что найти доппельгангера очень непросто. А еще сложнее — поймать его.
— Я понимаю.
— И уверена ли ты, что Тенебрис возродится из камня? Ведь доппельгангер копирует лишь живое существо. А Тенебрис…
— Он жив! — восклицает Эптисса, с силой бросая кулак в стол и попадая по фарфоровой маске, которая сразу же разделяется на несколько крупных осколков. — Доппельгангер последняя возможность.
— Копия недолговечна, и ты это знаешь, — невозмутимо произносит Пентия, не отводя взгляда от глаз старшей сестры.
— Неужели ты не скучаешь по нему?
— Я не скучаю, я скорблю по нему, как и по другим близким, но смерть Тенебриса от солнца была его выбором. Добровольным. И мы должны уважать его выбор. Каждый из нас уходит тогда…
— … когда сочтет нужным. Я помню все эти уставы. Но если бы не солнце, Тенебрис никогда не выбрал смерть. Оно сводит с ума, оно влияет на разум каждого из нас.
Ветер заполняет покои Пентии ароматом приближающейся грозы.
— Если слепо отрицать все новое, что появляется в этом мире неважно даже, какие изменения оно несет, позитивные или негативные, можно навсегда потеряться в прошлом. Нужно учитывать все особенности нового явления, учитывать его особенности, после чего искать новые пути к своим целям.
— Ждать, — равнодушно подводит итог Эптисса. — Ждать и делать все, чтобы не потерять рассудок.
— Ради семьи и нашего будущего.
Лицо Тахане искажается так, словно последние слова были непросто звуковыми волнами, а почти осязаемыми, грязными и противными. Она отворачивается от младшей сестры, чтобы скрыть эмоцию. И в этот момент мысль, которая раньше витала в подсознание разрозненными песчинками, интегрируется в единое понимание того, что Тенебрис и есть вся ее семья. То, ради кого она все еще является Тенью архонта; ради кого прячется от солнца; ради кого еще находит силы, чтобы не сойти с ума.
— Спасибо, что выслушала, — мягко говорит Тахане, вставая с кресла.
— Для этого мы и нужны друг другу, — также мягко отвечает Пентия. — И не беспокойся, как только я найду доппельгангера, ты узнаешь об этом в тот же день.
Глава 9
Змеиные племена. Хаагенти
Сегодня не первая охота Хааге́нти, и нет того страха, который он испытывал на первой вылазке; но все же каждая мышца предательски дрожит. Дрожит перед мыслями о предстоящей Ханагана. Испытание, которое изменит будущее каждого юного шиагарра, определив положение в племени до самой смерти. Хаагенти медленно вдыхает морозный воздух и задерживает дыхание, а затем также медленно выдыхает, стараясь избавиться от волнения. Нельзя, чтобы кто-то заметил это в его глазах.
Любая нерешительность — стыд. Любое колебание — признак слабости. Воля должна быть холодна, как кровь. Только тогда мысли станут подчиняться ей.
— Я не могу разглядеть наличие рога, — шепчет Гаахши́, выглядывая из-за ствола бледного дуба. — Тварь не двигается с места.
— Нужно сделать крюк, чтобы посмотреть ближе, — начинает Хааге́нти, но его тут же перебивает Рахаа́нга:
— Струсил?! Твоя кровь горяча также, как молоко кормящего рорхарна.
Хаагенти застывает, со злостью смотря в глаза Рахаанга: