— Что?.. Как ты сюда, попало, дитя? — незнакомец подходит к Сэйми, и та мгновенно вбивает камень в его голову. Хегальдин тяжело оседает у ее ног; он не теряет сознания, но и не в силах оказать какого-либо сопротивления.
В тот же момент из тени леса выходят девять теней и окружают пернатого путешественника, одна рука которого сжимает рану на голове, а на вторую он опирается, чтобы не упасть.
— Я же говорила! — весело восклицает Сэйми. — Ни копья, никакого оружия.
— Кто вы? — спрашивает хегальдин, и по нему видно, что речь ему дается с трудом. Он садится на колени и всматривается на вымазанную в крови ладонь; затем он переводит взгляд на собравшихся вокруг и, кажется, перестает дышать.
— Шейдимы, — добавляет он с благоговейным страхом.
— Я хочу съесть твое сердце и слизать мясо с твоих костей, — злобно шепчет Сэйми, нарочно демонстрируя острые клыки.
— Сэйми! — голос Лифантии заставляет дочь замолчать и отступить на шаг.
— Что будем с ним делать? — подходит к пленному Риллах. Как всегда, последним из всех.
— Как что? — удивляется Лигант. — Убить. Он видел нас, он теперь может принести нам крайне много проблем.
— Как тебя зовут? — игнорируя слова Лиганта, спрашивает Лифантия у пленного, но в ответ звучит не имя. Пойманный путешественник взирает на Лераиша, и губы его дрожат.
— Я знаю тебя! — рука хегальдина поднимается, указывая пальцев в грудь Лераиша. — Проклятый Колоссом принц!
Позади слышится голос Сэйми:
— Какое милое прозвище.
— Как твое имя? — повторяет Лифантия, но пленный не отвечает; в глазах последнего столько паника и страх.
Черный росчерк окрашивает воздух, и удар древком копья лишает незнакомца сознания.
— Вот и все, — подытоживает Лигант. — Какие могут быть вопросы? У него мозги насквозь промыты сказками про злых шейдим.
— Впредь, не делай подобных поступков, — говорит Лифантия голосом, которого Лераиш еще не слышал. — Он мог оказаться тем, кто решил сбежать из мира Эрриал-Тея, он мог оказаться одним из нас. — Лифантия переводит взгляд к дочери, и та вздрагивает. — Тебя это тоже касается. Вы сейчас не лучше тех хегальдин, которые слепо убивают шейдим! Не отшельники ли спасли некоторых из вас? Или тех, кто вам близок. Именно их благоразумие спасло вас, и что же в ответ? Хотите быть тем, за кого вас принимают?
Все выслушивают Лифантию в тяжелом молчании, склонив головы. Лишь Сэйми стоят прямо, скрестив руки на груди, и видно, как в кривой ухмылке кончик ее языка ласкает один из клыков.
После сказанного Лифантия ступает к пленнику и с силой разрывает куртку на его груди.
Ни черных линий.
Ни черного пятна в области сердца.
Хегальдин.
— Сколько почестей, а? — говорит Лигант уже высоко в ночном небе, сразу после того, как они закопали странного хегальдина, что путешествовал в одиночку.
Лифантия распорядился, что этой ночью надо удалиться как можно дальше от места, где они лишили жизни пернатого.
— Меры предосторожности. Или ты хотел оставить его на земле и уповать на то, что ардхи быстро раздерут тело?
— Ну!.. — Лигант пожимает плечами, давая, тем самым, понять о своем наплевательском отношении к тому, что могла бы случиться с мертвым пленником. — А ты заметил выражение на лице Сэйми?
Его заметили все, думает Лераиш, вспоминая, как после приговора, копье Сэйми в ту же секунду врезалось пернатому точно между крыльев, и кончик острия показался из груди. В общем молчании. Лишь шелест цепи, который показался особенно громким.
— Ночью все же приятнее лететь, а? Ночь — это наше время. Во тьме и под луной. И почему только мы продолжаем передвигаться при свете солнца? — продолжает бросаться вопросами Лигант из-за скуки.
— Потому что весь мир бодрствует днем, — лениво отвечает Лераиш. — Тот путешественник, мог найти нас первым. Днем. Во время сна; и неизвестно, что могло случиться в таком случае.
Глава 17
Каин и Лилит
Тьма; и она похожа на черные кулисы, из-за которой просачиваются звуки: неясные, не имеющие формы. Но лишь они позволяют понять, что тьма не бесконечна, что она лишь преграда; и как только это осознание сформировывается в полноценную мысль — тьма рассеивается.
Трисса вдыхает воздух, и ощущает вкус крови на языке. Кажется, что даже вместо пламени, в факелах дрожит кровь. Ее пальцы касаются онемевшего лица. И неясно — к маске ли они прикасаются или к коже. Только через несколько мгновений третья из Теней понимает, что маски нет; а сквозь пульсирующую боль в голове в сознание врезаются образы произошедшего. Врезаются также, как кулак Каина врезался в ее лицо. Что случилось потом? Трисса поднимается на локтях, ощущая, как осколки фарфора соскальзывают со щек. Первое, на что падает ее взгляд — вырванная решетка камеры Каина. Неужели он так привязался к той девчонке? Вопрос довольно глуп. Трисса понимает, что исток этого вопроса в отрицании происходящего. Было ошибкой сажать шейду напротив манкурта, но наблюдать за их связью… это настолько взволновало Триссу, что она не могла остановиться. Это привнесло некую свежесть в те игры, играть в которые она так сильно полюбила с Каином. Маленькая шейда завладела его любовью с помощью жалости. И ради нее он решился на такой поступок.