Колледж штата Монтана совместно с ассоциацией современных американских авторов выражает глубокие соболезнования семье и близким погибшего.
Для выражения соболезнований и почтения памяти, все желающие могут приходить на кладбище «Дом Мира» округ Хелена, Монтана в любое время.
Текст написан Бритт ван дер Бил, навсегда скорбящей дочерью.»
* * *
К шести часам я уже была близка к суду, где мы и договорились встретиться с Лео. Единственное, что могло согреть меня в эту промозглую и пасмурную погоду это мысль о том, что сейчас правда, в которой я так нуждалась, хоть на короткое время, но окажется у меня в руках.
Около суда я пока никого не заметила, поэтому просто стояла и ждала, пока он подойдет, всматриваясь в каждого прохожего и в каждую проезжающую машину. Секунды перетекали в минуты, но никто так и не появлялся. На зданиях начали отображаться закатные лучи, ласково обогревающие стены, но так и не доходящие до меня. Казалось, будто бы любой свет, даже намек на него, отходил, прятался от меня, как от чего-то ненужного. Будто бы я действительно теперь стала ненужным хламом…
Прошло тридцать минут, но все еще никого не было. Наверное, со стороны это так глупо всё выглядело: стоит девочка тридцать минут на одном месте, и ждет, но никто не приходит. Но мне не хотелось уходить, терять единственную ниточку, которая может привести к нужному клубку, а не выбирать из тысячи ненужных нитей. Я с усилием делаю пару шагов к ближайшему переходу, и вновь оборачиваюсь. Не знаю зачем, но просто делаю это, и вижу его.
Как он стоит с правой стороны от суда, и смотрит на меня. И у меня возникло странное чувство чего-то родного в этом взгляде, будто бы это что-то из прошлого, но я не могла понять из чьего прошлого.
Тогда я ещё не поняла, что после этой встречи моя жизнь разделиться на до и после. Безмятежные, спокойные дни иссякнут, а розовые очки разобьются стеклами внутрь.
Когда-то я волновалась о том, что мне некому посвящать стихи, как делают это другие поэты и поэтессы, но больше эта проблема никогда не волновала меня. Моя жизнь больше мне не принадлежала, и никогда не будет, пока на свете есть кто-то из близких и родных, пока существую я.
Часть 2.1 Абсорбция
«В действительности фарс существует лишь для зрителей, для участников же — никогда»
«Гений и Богиня»
Олдос Хаксли
VI
Самое ужасное в человеке — внутренняя боль, которую невозможно описать и вылечить. Ты можешь метафорично описывать её, сравнивать с чем-либо, но никогда не найдешь идеально подходящее утверждение.
Когда ты слышишь правду, это тоже приносит боль. Это больно когда ты не хочешь принимать её. Это больно когда тебя заставляют принимать её, как горькую таблетку, чтобы залечить раны. Это больно, потому что остаются шрамы, которые невозможно убрать. Это больно, потому что горькая правда, которую часто люди прячут под эфемерными желаниями и целями, оказывается настоящим Я человека. И это больнее всего, ведь ты перестаешь быть для кого-то, а начинаешь быть здесь, сейчас и с собой. Мы очень редко на самом деле проводим время с собой, с настоящим Я, а не выдуманным нами, чтобы быть поближе к кому-то или влиться в общество.
Мне пришлось принимать правду, как таблетку: нехотя, но при этом с пониманием, что иного выхода у меня нет.
* * *
Anyone Who Had a Heart — Cilla Black
Его взгляд проходится по мне еще раз: ласково, нежно, с заботой. Мужчина держит за руку маленького мальчика — Лео, который радостно смотрит на окружающие его предметы, и комментирует их.
— Пап, это Бри! — представляет он меня, переводя взгляд с меня на своего отца.
— Я знаю, — отвечает он, но мне казалось, будто эти слова предназначались только мне. Внутри меня распространялось странное чувство: легкая, почти невесомая радость от простого ответа. Я не знала, что ему ответить, никаких мыслей не было, только чувства и эмоции, перешагнувшие через разум.
— Я думаю, нет времени тянуть, — вновь начал он. — Меня зовут Даниэль, и я был тот, кто отправлял письма матери.
Что?
Этот вопрос повторялся из секунду в секунду в голове, будто у меня что-то сломалось, или будто что-то постепенно ломалось во мне.
— Мы общались с твоей мамой, с Мэри, — продолжает, — когда были ещё подростками, такими как ты.