— «Гений и Богиня»*, слышала?
Я перебирала в голове свою личную библиотеку, пытаясь отыскать нужное название.
— Это там, где «в литературе слишком много смысла»? — Я поняла, что читала его произведение.
— Да, это там, где «в реальной жизни смысла нет». — По его лицу я видела, что он был очень рад, это даже читалось в его ответах — искренних, радостных. — Я написал это когда ещё учился в Голландии на отделении сценаристов. Видимо, тогда я проникся нигилизмом, раз отрицал всё, чему раньше был привержен.
Я никогда в жизни не сталкивалась с писателем напрямую, причем с писателем, книги которого я читала, даже зачитывалась, а цитаты заучивала для того, чтобы в каком-нибудь светском разговоре произнести и все думали, будто бы это придумала я сама.
— А мне понравилось, — вдруг говорю я. — Даже очень. Даже слишком. — Мне иногда тяжело высказывать свое мнение, потому что не придумали ещё слов, позволяющих выразить все мои мысли в полное мере. Поэтому ответила очень кратко, не эмоционально и ярко, как могла бы.
— Честно говоря, никогда теа-а-тет не беседовал с человеком, который читал то, что я написал. При этом тебе понравилось! — удивление. — Это немного даже неловко…я написал это так давно!
— А я никогда не разговаривала теа-а-тет с автором, которого читала, и который мне понравился, — призналась я. — Ну и, — неловко добавляю, — литература не имеет срока годности, так что, думаю, Ваше произведение может понравиться кому-то и через десять лет, и через двадцать.
— Я был бы рад этому, — смущенно признается он. — Было бы потрясающе сделать настолько большой вклад в литературу, чтобы тебя читали и через десять, и через двадцать лет.
— Мне бы тоже хотелось этого…
Я сама не заметила, как тема литературы постепенно убрала с нас оковы неловкости, витающие до этого. Так тяжело встретить человека, который также чем-то увлечен. Для меня таким был мистер де Вид, но его сейчас нет рядом.
— Ого! Ты пишешь что-то? — с новой волной воодушевления спросил он. — Рассказы? Романы? Стихотворения?
Ему правда интересно? Это так удивительно и странно! Не могу поверить…
— По сравнению с Вами, думаю, то, что пишу я — оскорбление всех великих авторов. Так, пишу стихотворения…
Видимо, принижать свои способности — часть моей личности.
— А почему именно их? Почему не рассказы?
— Ну… — короткая пауза. — В стихотворения можно внести больше смысла маленьким количеством слов, а в рассказах количество слов превышает смысл.
Нам принесли кофе и десерт.
— Ну, что ж, — с легкой грустью произносит он, будто ему не хотелось меня тему. — Теперь, наверное, перейдем к самому интересному.
— Да.
Он взял в руку чашечку кофе, и, смотря вдаль, начал говорить:
— Мы познакомились с Мэри когда ещё учились вместе в Голландии. Она — на отделении актерского мастерства, а я на английской филологии. Там же учился и Марсель, то есть мистер де Вид. Мы были большими друзьями с ним, даже лучшими: вместе писали наш первый рассказ, придумывая всё более и более причудливые идеи; вместе получали отработки за то, что приходили в общежитие пьяные; в общем — были вместе всё время, пока не появилась Мэри. — Он сделал глоток напитка, и поставил его на стол.
— Не буду скрывать, — вновь продолжил он, — что я был влюблен в нее, даже очень, но оказалось, это чувство испытывал не только я. Нас с Марселем разделила любовь к одной женщине, но мы не стали врагами, как в «Граф Монте-Кристо», это было скорее как соревнование. Кто будет лучше — того она и выберет.
— Подождите, но разве мистер де Вид не француз? Что он делал в Голландии? — прервала Даниэля я.
— Его родители были французами, но из-за Второй Мировой Войны переехали в Голландию, там было спокойнее.
— Не сказала бы, что спокойнее, её же оккупировали?
— По сравнению с тем, где он жил раньше, это было лучше.
— Ну хорошо.
— В общем, по итогу, скажем так, я проиграл, и она выбрала его. Но случилось так, что он выиграл один литературный конкурс и ему предложили стажировку в редакции в Нью-Йорке. Отказываться от такой возможности было глупо, несмотря на то, что все близкие и родные находились тут, поэтому он уехал в США, но с Мэри не расстался. Марсель был ещё тем Дон Жуаном, поэтому у меня теплилась небольшая надежда, что там он найдет какую-нибудь другую девушку, а Мэри останется со мной. Наверное, после этого я не очень-то и хороший друг? — Он посмотрел на меня с грустной улыбкой, ища подтверждение своим словам.
— Как там говорилось: дьявол проповедует нравственность? Не думаю, что в безнравственных мыслях есть что-то плохое. Все мы иногда думает не в самом добром ключе даже о самых близких. — Я постаралась как можно нейтральнее выразить свою позицию, чтобы не задеть его чувств, ибо иначе он перестанет быть таким откровенным со мной. Ведь теперь мне хотелось услышать историю во всех подробностях, даже безнравственных.