Многие мои любимые авторы писали о других, для других, чего я не могла сделать, потому что мне некому было писать, да и в целом не о чем. Природа чувств других оставалась для меня неисследованной загадкой, которую мне хотелось разгадать, но в силу своего тотального одиночества в четырёх стенах, достичь этого было сложно. Почти всё время я проводила дома: читала, писала, изредка общалась с мистером де Видом, который заходил поинтересоваться о моих новых сочинениях, но всё же это были не друзья. Хоть у меня и была сестра, но она младше, и сильно отличалась от меня: литература была ей не интересна, вместо этого она шила платья куклам, да устраивала вымышленные чаепития.
Вывод был один: друзей у меня не было. Я не то, чтобы прям сильно нуждалась в них, мне они нужны были только в исследовательских целях. Дружба в обычном понимании этого слова была мне не нужна, мне комфортно и с самой собой.
От такого неприятного занятия, как поход в школу, меня избавили: я занималась на дому, и с какой-то стороны около двух лет жизни в совершенно другом штате были проведены с большим комфортом для меня. То есть, в почти полном одиночестве.Мне хватало того, что изредка к нам захаживали друзья мистера де Вида: они были забавные, интересные, но пожилые, и как такового интереса проводить с ними время не было. Конечно, они были хорошими собеседниками, когда дело касалось искусства, ведь мистер де Вид был большим ценителем искусства, но опять же, это не друзья, а знакомые.
То лето было ознаменовано двумя поворотными событиями: последний мой год как ученицы средних классов и Мэри.
Мэри…
Как много сейчас ассоциируется с этим именем: от матери, до моей, милой и чувственной Мэри, которая воплощала своим обличием пионы, и настоящего друга, пусть она и иногда, ну или очень часто, раздражала меня. Но всё же, она стала моей первой и единственной подругой.
Случилось так, что мистера де Вида позвал его старый друг на званный вечер в честь открытия нового корпуса в школе. Как я узнала позже, он был директором этого заведения, и они познакомились с мистером де Видом во время их совместной работы в этой школе.
В тот вечер там оказалась и я. Причина, по которой такая затворница как я посетила столь людное место, была проста — у меня не было выбора. Точнее, это был выбор без выбора. Я никогда не была чересчур жалостливым человеком, а о сочувствие к кому-то, кроме себя, речи и быть не могло, но были люди, которых я уважала. Это был не каждый взрослый, а каждый образованный, умный человек. Многие путают понятие «умный» и «образованный», называя всякого умного — образованным, а образованного умным. Как по мне, это совсем не синонимы, ведь умный человек — это тот, кто пользуется логикой, принимает решения с помощью анализа, а не опираясь на какие-то знания, он может легко выпутаться из любых ситуаций просто подумав. Образованный же человек значит эрудированный, он опирается на свои знания. Однако, одно может быть следствием другого, или оба слова могут взаимодополнять друг друга, но всё же это вовсе не синонимы, а совершенно различные характеристики человека. К таким людям, которых характеризовали оба слова, я относила и мистера де Вида, поэтому его личность вызывала у меня не только восхищение, но и уважение. И то, что я всё-таки согласилась пойти — жест уважения по отношению к нему.
Мистер де Вид до знакомства с матерью, конечно, был женат, но у них не было детей из-за проблем со здоровьем у дамы сердца. Он не бросил её, они жили, как говорят, душа в душу, но его жена умерла от болезни, которая, к сожалению, была на той стадии, когда пойти на поправку было невозможно, и оставалось лишь отсчитывать дни до часа икс. Поэтому, после смерти моей матери, он оформил над нами опеку, и мы стали, хоть и не родными, но его дочерьми. На том вечере рекомендовалось присутствовать со своей семьёй, и я не могла не согласится пойти, ведь мистер де Вид столько сделал для нас, и отказаться было бы весьма неэтично, а также некрасиво.
Так и получилось, что меня там не могло не быть.