– Вы серьезно? Это вообще возможно? Вас – сюда, а нас – к вам?
Малак медленно кивнул.
Иблис обмяк, почти целиком втянулся под плед, расправился и торопливо зашептал, нервно косясь на соседа:
– Ну да, полтора градуса в год здесь и там, влажность, уровень ферментизации – все на встречных курсах, уровни сравняются через пять поколений… Потом зачистка здесь, доводка там, переезд – и вуаля, с ног на голову, мы вам рады. А если ускоряем нефтедобычу и этот дырчатый эффект… То есть… Почти ничего не делать – просто дать им жить в свое удовольствие, слегка подсказывать – и все. Два поколения – это же хвостом щелкнуть…
Он застыл, и довольно долго дьявол и ангел сидели рядышком, совершенно одинаково уставившись в такую разную перспективу.
Страшно разную.
Полвечности спустя Иблис без выражения сказал:
– Небо. Я вернусь в небо.
И впервые за сорок тысяч лет заплакал.
Остальные заплакали потом.
Михаил Павлов
Рудник
Зажигалка чиркала впустую, и во тьме вспыхивало сосредоточенное девичье, почти девчачье, лицо. Золотились линии слез на щеках. Наконец Карина сумела прикурить и надолго замерла, забившись в угол. Гущу мглы прожигал пульсирующий уголек сигареты.
– Дай курить, – произнес голос.
– Ни хрена, – буркнула Карина.
– Карин, дай сигарету, пожалуйста.
– Иди в жопу… – В ее голосе вновь зазвучали слезы. – Ты его убил.
– Да кого? Никто никого не убивал, дурочка.
– Ни хрена. Я же вижу, вон он лежит. Я вижу его зеленую куртку.
– Я не знаю, куда ты смотришь… Может, на меня? На мне моя зеленая куртка.
– Пошел ты, не верю я тебе! Не знаю, какая там на тебе куртка! Я тебя вообще не знаю!..
– Как это не знаешь? Что с тобой, Каринка?..
– Я не знаю, кто ты!
Тьма замолчала почти на минуту.
– Я тот, кто тебе нужен, – ответил голос наконец.
Возможно, я не открою все тайны. Даже не обещаю, что все сказанное мной – правда. Так уж вышло, что здесь только тень, в которой не различишь ни истины, ни лжи. Но все же выслушайте мой рассказ, он может оказаться полезным, если вы вдруг… ну повстречаете такого, как я, понимаете? И если успеете распознать. Это самое главное.
Меня зовут Глеб Нефедов. Я – такой же человек, как вы, мне просто очень не повезло. В свое время я выбрал не ту дорогу, теперь я знаю это. Но тогда первый шаг нового пути не казался таким уж значительным, цена выбора стала ясна лишь потом.
Помню, как мы с Сашкой сидели на корточках на Шахтерской набережной. Склон покрывала зеленая трава, вспоротая редкими тропками. Пригревало солнце, температура, наверное, поднялась до двадцати, потому что в куртках нам стало жарко. Я смотрел на блестящую синюю Воркуту, лежащую внизу в своем широком лоне. Думал о том, что через недельку, если вновь не приморозит, на пляже неподалеку появится люд. А Сашка глядел на закрытый пешеходный мост, с него еще несколько лет назад двенадцатилетний мальчишка свалился и утонул. Лицо у Сашки было какое-то странное.
Стояла середина июня, последние беззаботные каникулы. В сентябре одиннадцатый класс, только и разговоров будет, что об экзаменах: школьных, вступительных… Но сейчас можно было курить, молчать. Мы с Сашкой хоть и ходили в один детсад, да и в первом классе даже как-то сидели за одной партой, но сдружились только в последние года два. Зато сдружились крепко. Так уж вышло, что бывших моих товарищей потянуло в другую степь: сходняки да схлесты, шапки на глаза, арматура в руках. Или это меня от них утянуло что-то? А Санек, надо сказать, был странным малым. Довольно нелюдимый, меланхолик по натуре, он интересовался географией края, советской историей, диггерством и еще черт знает чем. Впрочем, он к тому же умел увлекательно обо всех этих штуках рассказывать.
…Но нет, сейчас Сашка смотрел не на мост. Его взгляд скользил по противоположному берегу, там так же, как и здесь, белели бетонные постройки, жилые корпуса, торчала труба котельной. Но тот берег был мертвым, люди там больше не жили. Это Рудник, шахтерский поселок, с которого начался город. Вот уже лет двадцать там все заброшено.
– Знаешь, на Рудник думаю слазить, – сказал вдруг Сашка.
Не то чтобы я удивился:
– Чего ты там не видел?
– В этот раз хочу с тобой пойти. И с Каринкой.
Вот тут недоумение у меня на лице, бесспорно, отразилось, и Санек пояснил: