Выбрать главу

Я буду не единственным, кто умрёт на Армагеддоне.

Артарион, Приам, Кадор, Неровар и Бастилан. Мы рыцари отделения Гримальда.

В крови Кадора течёт благословленная кровь Рогала Дорна, а он выглядит уставшим от подобной чести. Его лицо разбито, а тело измученно — теперь он наполовину состоит из бионики — последствия неизлечимых ран — но он остался непокорным и даже неутомимым. Он старше, чем я, намного. Он провёл десятки лет в Братстве меча; его отпустили с всё возможными почестями, когда прогрессирующий возраст и бионика не позволяли уже сражаться на прежнем уровне.

Приам — восходящее солнце на фоне сумрака Кадора. Он понимает, что его навыки грубы и не признаны другими молодыми воинами. В нём нет даже тени смирения, его победный клич на поле боя больше походит на крики жаждущего внимания хвастуна. Он называет себя мастером меча. В этом он прав.

Артарион… это Артарион. Моя тень, также как я его. Мало кто из рыцарей способен отказаться от личной славы, и, тем не менее, Артарион несёт моё знамя в битвах. Он шутил больше раз, чем я могу припомнить, что служит только для привлечения внимания врагов ко мне. При всей его великой храбрости, он явно не наделён чувством юмора. Снайперский выстрел, изуродовавший ему лицо, предназначался мне. Я храню память про это в себе каждый раз, когда мы идём на войну.

Неровар новичок среди нас. Ему принадлежит сомнительная честь быть единственным рыцарем, которого я выбрал сам, в то время как остальных ко мне назначили. Отделению требуется апотекарий. На испытаниях только Неровар произвёл на нас впечатление своим спокойным мужеством. Он работает сейчас над установленным в руке нартециумом, его синие глаза сужены — он тестирует щёлкающие мерцающие хирургические лезвия и бликующие лазеры. Отвратительные трескающие звуки раздаются, когда он включает свой редуктор. Дарующий милосердную смерть, щипцы для генного семени — пронзающие части с треском выдвигаются, а затем со зловещей медлительностью втягиваются обратно.

Бастилан последний. Бастилан всегда был лучшим из нас и наименьшим. Лидер — но не командир, вдохновляющий своим присутствием — но не стратег, вечный сержант — неспособный стать кастеляном или маршалом. Он всегда утверждал, что его нынешняя роль это всё чего он хотел. Я молюсь, чтобы он говорил правду, поскольку если он лжёт нам, то скрывает обман в глубине чёрных глаз.

Он тот, кто говорит со мной сейчас. Его слова холодят мою кровь.

— Я слышал, что говорили Герант и Логрейн из Братьев меча, — Бастилан тщательно подбирал слова. — Высший маршал предлагает назначить тебя командующим крестовым походом.

И на мгновение все остановились.

Небо над Армагеддоном было низким и мутным, серо-жёлтого цвета. Пасмурные облака не были в новинку для населения, проживающего за стенами городов-ульев, которые защищали от гроз и кислотных дождей в сезон ливней.

Вокруг каждого из городов по всей планете очистили обширные посадочные площадки — их либо поспешно выложили рокритом, либо просто выровняли колёсами сотен грузовиков. Дождь, что шёл у улья Гадес, заливал равнины или часто мерцал, отражаясь от пустотных щитов города. На всей планете небеса оказались в хаосе, погода пришла в полную негодность из-за сотен судов, ежедневно пронзающих облачный покров.

Но в улье Гадес буря оказалась особенно свирепой. Сотни покоившихся на посадочных площадках военных транспортов заливало дождём, краска на их бортах местами уже отошла, обнажив тусклый металл. Из некоторых торопливо выдвигались колонны мужчин, направляясь в лагеря разбитые в пустошах вокруг улья, другие молча ждали разрешения вернуться обратно на орбиту.

Гадес едва ли был чем-то большим, чем очередная рана в индустриальной паутине душащей Армагеддон. Несмотря на все усилия по восстановлению от последней войны, закончившейся более полувека назад, о ней до сих пор оставались горькие напоминания. Упавшие шпили, разбитые купола, разрушенные соборы — всё это было силуэтом мёртвого улья.

Эскадрилья десантно-штурмовых кораблей ”Громовой ястреб” пронзила облака. Стоявшим на зубчатых стенах Гадеса, они показались похожими на стаю ворон пикирующих вниз с тёмного неба.

Мордекай Райкен изучал корабли через свой магнокуляр. В течение нескольких секунд изображение менялось, зелёная сетка зафиксировалась на мчащихся стрелой птичьих корпусах и выдала анализ в виде белого текста рядом с изображением.

Райкен опустил магнокуляр. Тот повис на кожаном шнуре вокруг шеи, покоясь на бледно-жёлтой куртке, которая была частью униформы. Дыхание было тяжёлым, воздух, переработанный и отфильтрованный, проходил сквозь дешёвую маску респиратора, закрывающую нос и рот.

И всё равно, на вкус он был, как из уборной. И пахнул не на много лучше. Последствия высокого содержания серы в атмосфере. Райкен всё ещё ждал дня, когда привыкнет к нему, хотя и проторчал на этой планете все дни своей тридцати семи летней жизни.

Ниже зубчатой стены располагалась противовоздушная орудийная башня, группа его людей собралась там, рядом с одетым в робу техножрецом. Многорукое создание затмило собой полудюжину солдат, которые стояли в его тени, как карлики.

— Сэр, — обратился по воксу один из них. Райкен узнал, кто это был, несмотря на бесформенные шинели, надетые на солдатах. Только одна из них была женщиной.

— В чём дело, Вантин?

— Это же корабли Адептус Астартес, не так ли?

— Хороший глаз, — это были они. Вантин могла стать снайпером давным-давно, если бы не её недостатки. Увы, для снайпера мало просто одного зрения.

— Кто из них? — настаивала она.

— Это имеет значение? Астартес это астартес, подкрепление это подкрепление.

— Да, но кто?

— Чёрные Храмовники. — Райкен вздохнул, коснувшись языком болячки на губе, наблюдая за флотилией ”Громовых ястребов”, что приземлялись в дали. — Их сотни.

Колонна Имперской гвардии выдвинулась из Гадеса, чтобы встретить новоприбывших. Командная ”Химера” с развивающимися флагами, сопровождаемая шестью танками ”Леман Русс” стала пересекать недавно уложенный рокрит.

Большинство совершивших посадку громозких транспортов всё ещё находилось в зоне высадки, шумя двигателями и поднимая ветер и песчаную пыль во всех направлениях, но генерал Куров из Стального легиона Армагеддона не каждого удостаивал личным визитом.

Несмотря на преклонный возраст, спина Курова осталась прямой, на нём был надет запачканный мундир цвета охры с чёрной тесьмой и бронежилет. Не было ни признаков многочисленных медалей, ни малейшего намёка на золото, серебро, орденские ленты или иные атрибуты роскоши. Он был человеком возглавляющим Совет Армагеддона в течение десятилетий; добившимся уважения своих людей пробираясь по колено в серных болотах и папоротниковых лесах после последней войны; охотясь на выживших ксеносов в печально известных взводах Охотников на орков.

Он сошёл вниз по рампе, надвинув фуражку на глаза, защищаясь от холодного, но всё ещё раздражающе яркого послеполуденного солнца. Отделение телохранителей, также небрежно одетых, как и их командующий, спустилось по рампе вслед за ним. Когда они двигались, уродливые черепа на их поясах и патронташах щёлкали и гремели. Поперёк груди солдаты держали лазганы, мало похожие на стандартные, которыми они были когда-то — на каждом стволе виднелись модификации и дополнения.

Куров двигался со своей потрёпанной бандой телохранителей без всяких видимых усилий сохраняющих вполне приличное построение. Генерал привёл их к ожидающим ”Громовым ястребам”, каждый из которых всё ещё издавал приглушённое машинное завывание из выключенных стартовых двигателей.

Восемнадцать челноков. Куров узнал это из первого же рапорта поступившего в ауспик едва Храмовники приземлились. Сейчас они стояли в неорганизованных неподвижных шеренгах, трапы убраны, а люки задраены. На днищах, тупых носах и краях крыльев ещё мерцали тепловые щиты — последствие планетарной высадки.

Трое астартес стояли перед флотилией ястребов подобно статуям и невозможно было определить, из какого именно челнока они высадились.