Премьера «Испанской земли» должна была состояться 8 июля в Белом доме — это устроила Марта через Элеонору Рузвельт. По предложению Маклиша съемочная группа решила, что хемингуэевский текст будет читать Орсон Уэллс. Сделали запись, но, по словам Ивенса, в голосе Уэллса было что-то «слишком профессиональное». Хелман и Паркер предложили, чтобы текст читал автор — так будет искреннее. 19 июня Хемингуэй опять вылетел в Нью-Йорк. (Марта сопровождала его как «официальная» подруга.) Уэллс был обижен и потом рассказывал историю так: «Прибыв в студию, я увидел Хемингуэя, который сидел и пил виски; мне вручили текст, который был многословным, унылым, напыщенным и ничего не имел общего с его литературным стилем, кратким и скупым. <…> Мои замечания ему не понравились, и он сказал: „Вы, женоподобные актеришки, ничего не знаете о войне“». Далее, по словам Уэллса, они схватили стулья и стали бить ими друг друга, а потом помирились и пили виски. (Никто этой истории не подтверждает.) Уэллс обожал корриду, дружил с матадорами, восхищался «Фиестой» — на этом сошлись. Впоследствии они много раз встречались в Европе, вместе проводили время; по словам Уэллса, «напыщенный и торжественный» Хемингуэй ему не нравился, но когда тот «расслаблялся», то становился идеальным собеседником, веселым и остроумным.
— Прав ли был Уэллс, обругав текст к фильму? В принципе да, но «Испанская земля» все-таки не художественное произведение, а агитка — к ним требования особые. «Вот подлинное лицо людей, идущих в бой. Они чем-то не похожи на всех остальных людей.
Люди не могут играть перед аппаратом, когда смерть тут же, рядом.
Крестьяне Фуэнтедуэньи слышат рев и говорят:
— Наши пушки.
Линия фронта идет, изгибаясь, с севера к Мадриду.
Это — сорванные двери опустевших домов. Те, кто пережил бомбардировку, тащат их на укрепление новых окопов.
Когда сражаешься, защищая свою родину, война становится почти буднями. Можно есть и пить, спать и читать газеты».
«Они прощаются, — на всех языках мира слова прощания звучат одинаково. Она говорит, что будет ждать. Он говорит, что вернется. Он знает: она будет ждать. Ждать, неизвестно чего, под таким обстрелом! Кто знает, вернется ли он. „Береги малыша“, — говорит он. „Ладно…“ — говорит она и знает, что это невозможно. И оба знают: на этих вот грузовиках люди отправляются в бой.
Смерть каждое утро приходит к этим людям — ее шлют мятежники вон с тех холмов, в двух милях отсюда.
Запах смерти — едкий дым взрывов и пыль развороченных камней.
Почему же они остаются? Они остаются потому, что это их город, тут их дома, их работа, тут идет их борьба, борьба за право жить по-человечески».
В Белом доме фильм смотрели еще с голосом Уэллса (с голосом Хемингуэя он был показан 13 июля в Лос-Анджелесской филармонии). Из письма теще: «Миссис Рузвельт высоченного роста, обворожительная и совершенно глухая. Она практически ничего не слышит, когда к ней обращаются, но так мила, что большинство людей этого просто не замечают. Президент по-гарвардски обаятелен, беспол, женствен и похож на огромную даму — министра труда. Он полностью парализован ниже пояса, и требуется немало усилий, чтобы усадить его в кресло и перевозить из комнаты в комнату. В Белом доме очень жарко — кондиционер только в кабинете президента, а еда — хуже не бывает. Нам подали суп на дождевой воде, резинового голубя, чудный салат из вялых овощей и присланный каким-то почитателем торт…»
Десятого июля «Испанскую землю» показывали в Голливуде, на квартире актера Федерика Марча: цель — сбор средств для республиканцев. Хемингуэй произнес речь, прочувствованную и убедительную. Но людям не понравилось, что он делал вид, будто был в Испании один, и не упомянул о существовании съемочной группы. Актриса Мирна Лой вспоминала: «Хемингуэй был там как король, наслаждаясь всеобщим поклонением. Он больше интересовался выпивкой, чем взносами, и во время показа картины то и дело приходилось слышать его пьяные выкрики». Лиллиан Хелман запомнилось, что он швырнул и разбил стакан. Фицджеральд, присутствовавший на вечеринке, сказал Перкинсу, что Хемингуэй «пронесся, словно вихрь» и попутно оскорбил половину присутствующих. «Я чувствовал, что он находился в состоянии нервного исступления, в этом проглядывало что-то почти религиозное». Хотелось бы привести в противовес высказывания других людей, которые говорили, что Хемингуэй был трезв и держался прекрасно, но их, к сожалению, нет. Сумму собрали незначительную — 13 (по некоторым источникам — 20) тысяч долларов: ее хватило лишь на покупку нескольких санитарных машин. А ведь на просмотре были миллионеры. Можно было собрать больше, веди себя Хемингуэй менее агрессивно? Может быть, но вряд ли: богатые не любят раздавать деньги, а общественное мнение было не в пользу республиканцев.