Выбрать главу

Вернувшись домой с гранками «Иметь и не иметь», Хемингуэй обнаружил письмо от главреда «Интернациональной литературы» Сергея Динамова, который просил прислать что-нибудь для спецвыпуска журнала, посвященного 20-летию Октябрьской революции. «Вы знаете, какой глубокий интерес вызывало всегда Ваше творчество у нас в Советском Союзе. Сейчас, после известий о помощи, оказываемой Вами испанскому народу в его героической борьбе за свою свободу и о Вашем пребывании в Испании, Ваше имя в особенности привлекает к себе внимание и симпатии наших читателей». Прилагался номер журнала со статьей Кашкина «Трагедия силы в пустоте», в основном повторявшей мысль первой статьи (Кашкин писал ее, еще не зная о поездке Хемингуэя в Испанию): талант гибнет, пропадает. Хемингуэй, видимо, был несколько обижен и Кашкину отвечать не стал, 24 июля писал Динамову: «Надеюсь, мне еще удастся некоторое время давать повод Кашкину пересматривать окончательную редакцию моей биографии. Передайте от меня Кашкину, что война совсем другая, когда тебе 38 лет, а не 18, 19, 20… Когда-нибудь я напишу ему об этом, если вообще останется время писать письма». (В 1938 году «ИЛ» опубликовала «Иметь и не иметь» и дикторский текст к «Испанской земле», но главред Динамов уже был арестован и позже расстрелян.)

Над гранками Хемингуэй работал не так тщательно, как обычно, хотел скорее развязаться и ехать в Испанию. Жена протестовала, теща написала умоляющее письмо. Он ответил очень мягко: «Дорогая мама… меньше чем через две недели я снова еду в Испанию, где, как Вы знаете, независимо от того, формируются ли ваши политические взгляды непосредственно или окольным путем, я сражаюсь не на той стороне и должен быть уничтожен со всеми прочими красными. После чего Гитлер и Муссолини могут пожаловать в Испанию и получить необходимые им полезные ископаемые и начать новую войну в Европе. Что ж, пожелаем им удачи, потому что она им очень понадобится. Меня уже мутит от подобной чепухи и всеобщего нежелания знать правду об этой войне, так что я в определенном смысле рад вернуться туда, где мне не нужно будет говорить об этом. <…> Дорогая мама, простите меня за то, что я возвращаюсь в Испанию. Все, что Вы говорили о необходимости остаться и воспитывать мальчиков, очень правильно. Но когда я был там, я обещал вернуться, и, хотя всех обещаний сдержать невозможно, это я не могу нарушить. В противном случае, чему бы я мог научить моих мальчиков… <…> Вы всегда были такой примерной и в равной степени заботились как о земной, так и о потусторонней жизни… А я пока что утратил всякую веру в потустороннюю жизнь… С другой стороны, на этом этапе войны я абсолютно перестал бояться смерти и т. д. Мне казалось, что мир в такой опасности и есть столько крайне неотложных дел, что было бы просто очень эгоистично беспокоиться о чьем-либо личном будущем».

Франклин ехать в Испанию не пожелал (зато забрал Полину и мальчиков на свое ранчо в Мексике), Геллхорн тоже не могла ехать немедленно, пришлось отправляться одному. 14 августа, после упоминавшейся схватки с Максом Истменом в редакции «Скрибнерс», Хемингуэй отплыл в Испанию. За это время дела республиканцев ухудшились: в июне франкисты заняли Страну басков, погибли знакомые — генерал Лукач, доктор Хейльбрун. Но, кроме этого, случились и другие плохие вещи. «Вот мы и дрались, думал он. И для тех, кто дрался хорошо и остался цел, чистота чувства скоро была утрачена. Даже и полугола не прошло».

Глава четырнадцатая КРАСНАЯ ЖАРА

Европейские коммунисты в XX веке тратили значительно больше энергии на борьбу с попутчиками, нежели с врагами. Одни историки считают, что такова природа коммунизма, другие — что такова природа людей вообще, третьи — что это в каждой стране объяснялось своими причинами; так или иначе в Испании вместо двух противоборствующих сторон образовалось три. Руководство республики (не употребляем термин «правительство», ибо прокоммунистические и антикоммунистические историки сходятся на том, что все испанские правительства в период гражданской войны были в большей или меньшей степени марионеточными, а фактическую власть осуществляли КПИ, выросшая с 20 тысяч человек в 1936-м до 300 тысяч, представители Коминтерна и СССР) воевало теперь не только с Франко, но и со своими товарищами в Каталонии. Почему?