До «Колокола» все складывалось отлично: в 1939 году в Москве вышел сборник «„Пятая колонна“ и первые 38 рассказов», в «Известиях» напечатали реквием погибшим в Испании. 20 ноября 1940 года «ИЛ» опубликовала письмо Бесси — несмотря на это, заведующая иностранной редакцией Гослитиздата А. В. Савельева дала задание переводчикам Е. Калашниковой и Н. Волжиной переводить роман, только велела не рассказывать о нем никому, включая Кашкина (тут свои интриги, в которые мы углубляться не будем), и к марту 1941-го перевод был закончен. Роман готовился к печати в Гослите и в журнале «Знамя» — но так и не вышел.
Слухи были такие — якобы роман прочел Сталин и сказал: «Интересно. Но печатать нельзя». Факты — следующие: 2 июня 1941-го Т. А. Рокотов, сменивший на должности главреда «ИЛ» расстрелянного С. С. Динамова (до Динамова был Бруно Ясенский, казненный еще раньше, — увы, нет данных о том, что Хемингуэй, ведший переписку с редакцией «ИЛ», хотя бы полюбопытствовал, куда деваются все эти люди), написал в Управление агитации и пропаганды ЦК партии: «…отдельные главы, в которых автор изображает советских людей, принимавших участие в борьбе испанского народа против мятежников и интервентов, представляют значительный интерес, хотя… в романе и имеется специальная глава, содержащая клеветническое изображение Андре Марти, который выведен в книге под своим настоящим именем…<…> По ходу действия в романе герой соприкасается с советским журналистом Карковым. Под этим псевдонимом Хемингуэй выводит — даже без особенной маскировки — Михаила Кольцова. Последний представлен читателю как человек, присланный „Правдой“ и имеющий непосредственный контакт со Сталиным… <…> Восторженную оценку романа Хемингуэя дал на страницах журнала „Нью рипаблик“ троцкистский эмиссар в американской литературе Эдмунд Уилсон, который, естественно, особенно превозносит Хемингуэя за его антисоветские страницы в романе».
Управление агитации и пропаганды вынесло резолюцию: «Идейный смысл романа „По ком звонит колокол“ заключается в стремлении показать моральное превосходство буржуазно-демократической идеологии над идеологией коммунистической; поэтому, несмотря на то, что роман написан с сочувствием делу борьбы испанского народа против фашизма, печатать его нельзя. <…> Нецелесообразно также выступать в настоящее время на страницах журнала „Интернациональная литература“ с критикой романа Хемингуэя, потому что в американской печати была большая дискуссия по поводу романа и выступление представителя советской печати было бы воспринято как наша официальная полемика с Хемингуэем».
Перевод тем не менее как-то оказался в самиздате — об этом вспоминают десятки людей. Его читали в Красноуфимске (туда был эвакуирован Гослитиздат), в Ташкенте (туда эвакуировалась часть Союза писателей), в Свердловске (там находились факультеты Московского университета), в Куйбышеве. Эренбург об июле 1941 года: «В Москве почти каждую ночь были воздушные тревоги; нас загоняли в убежище. Захотелось выспаться, и мы с Б. Лапиным решили провести ночь в Переделкине на пустовавшей даче Вишневского. Мне дали рукопись перевода романа Хемингуэя „По ком звонит колокол“. Мы так и не выспались — с Борисом Матвеевичем всю ночь читали, передавая друг другу прочитанный лист». На «человека с серым обрюзглым лицом» Эренбург не обиделся — Бенедикт Сарнов, говоривший с ним о романе, вспоминал: «…я не сомневался, что увижу на его лице хотя бы мимолетный след этой давней обиды. Но ничего такого я на нем не увидел. А увидел только растроганность и нежность…» А вот воспоминания Кашкина: «…летом 1941 г. роман или выделенную из него повесть об испанских партизанах просили спускать на парашютах в минские и новгородские леса, где былые соратники Хемингуэя — испанцы и русские — сражались с „голубой дивизией“ Франко и Муньос Грандеса». (Кто просил — так и осталось неясным.) Переводчик Елена Зонина: «„Колокол“, который я прочла зимой 1941 г. в Красноуфимске, при свете коптилки в халупе за кладбищем, был подтверждением того, что надо, нельзя не добиваться, чтобы меня взяли в армию, на фронт (эвакуированных не брали). Нужно было быть как Джордан».
Война кончилась, но ничего не изменилось: Кольцов был «врагом народа», Марти возглавлял компартию Франции, а в СССР проживал главный враг «Колокола» — генсек КПИ Долорес Ибаррури. «Ее называют Пасионария. Она — не романтическая красавица, не Кармен. Она — жена бедного астурийского горняка. Но ее голосом говорит новая женщина Испании». Так Хемингуэй писал о ней в 1937-м. То ли за войну его мнение изменилось, то ли он сразу ее невзлюбил, но притворялся из идейных соображений, но в «Колоколе» о ней говорится совсем иначе.