«— Недопитая бутылка шампанского — враг рода человеческого, — сказал Хемингуэй.
Мы снова сели.
— Когда у меня бывают деньги, я не вижу лучшего способа их тратить, чем покупать шампанское, — сказал Хемингуэй, наполняя бокал.
Когда шампанское было выпито, мы вышли из номера. Внизу миссис Хемингуэй еще раз попросила нас починить очки и исчезла.
Некоторое время Хемингуэй нерешительно топтался у входа. Стоял холодный, облачный день.
— Не очень-то хорошая погода, чтобы разгуливать по улице, — сказал он мрачно и добавил, что у него, кажется, болит горло.
Я спросила, не хочет ли он показаться доктору. Он ответил, что нет.
— Я никогда не доверял докторам, которым нужно платить, — сказал он, когда мы переходили на другую сторону Пятой авеню.
Взлетела стая голубей. Он остановился, посмотрел вверх, прицелился в них из воображаемого ружья и нажал курок. На лице его отразилось разочарование.
— Очень плохой выстрел, — сказал он и, быстро повернувшись, снова как бы вскинул ружье. — А вот хороший выстрел, — сказал он. — Смотри!»
Далее Хемингуэй ходит по магазинам, покупает плащ, туфли, ремень, на каждом углу встречает знакомых, разговаривает на ломаном английском («мой книга меня замучил»), рассказывает, как он кого-нибудь убил или побил, стреляет из воображаемого ружья, заливается хохотом и молотит кулаками себя по животу, а знакомых по спинам, перемежая все это изречениями о литературе, которые Росс заимствовала из его статей и писем и выдала за прямую устную речь. Джон О’Хара написал в «Нью-Йорк таймс», что Хемингуэй у Росс разговаривает как в плохих фильмах про индейцев. Лилиан недоумевала: он так говорил, она своими ушами слышала, и Грегори подтвердил, что отец любил подобным образом коверкать язык. Но текст — не магнитофонная лента. Росс не просто запротоколировала «один день» — она претендовала на целостный портрет, а он получился поверхностным. Сложность и тонкость характера, ум, страшная болезнь (а в 1949-м Хемингуэй был очень болен) — все исчезло, остался пожилой гусар, хлещущий шампанское; это как если из письма Симонову убрать разговор о книгах и войне, оставив лишь приглашение на рыбалку.
Хемингуэй сказал другому биографу (о нем речь впереди), что не успел прочесть гранки очерка Росс, но Томасу Бледсоу, редактору издательства «Райнхарт», где публиковалась еще одна его биография, в 1951 году писал иное: «Лилиан Росс написала мой портрет, который я прочел в гранках и ужаснулся. Но так как она была моим другом, и я знал, что у нее не было злых намерений, она имела право показать меня таким, каким я ей казался. Я не думал, что разговариваю как индеец племени чокто… <…> Намерения причинить вред не было, хотя он был причинен. Но я все равно люблю Лилиан». Мейерс: «Хемингуэй устроил для Росс спектакль, ожидая, что она разглядит и покажет читателям истинное лицо за маской. Но она приняла маску за лицо, отплатила ему злом за добро и сделала себе карьеру за его счет. <…> Хемингуэй с ней шутил, нарочно изображая тупого быка, сыплющего спортивными терминами, но он никогда не был таким глупым и некультурным, как она его изобразила. Она совершенно не заметила серьезных и чувствительных сторон его характера, вместо этого нарисовав образ скучного хвастуна…» Очерк Росс возмутил всех, даже Элис Токлас, давнего врага Хемингуэя.
Под Новый, 1948 год в Сан-Вэлли собралась голливудская компания: Генри Форд III, продюсер Занук, Гари Купер, Ингрид Бергман; также приехали Роберто Эррера, Хуан Дунабейтиа, Лилиан Росс. Их воспоминания о Хемингуэе противоречивы: одни говорили, что был в превосходном настроении, другие — что переживал депрессию из-за смерти Перкинса и других знакомых: весной в Польше погиб Кароль Сверчевский, в сентябре умер Ганс Кале, тогда же Дос Пассос (снова друг, а не «враг народа» и не «рыба») с женой попали в страшную аварию, а незадолго до Нового года умер продюсер Хеллинджер. По словам Роберто Эрреры, Хемингуэй сказал Бергман, что год будет «худшим из худших», и со страхом ждал новых смертей. Но из близких в 1948-м умрет только Морис Спейсер; его помощник Альфред Райс станет новым поверенным Хемингуэя.
Первого февраля супруги вернулись на Кубу, с ними приехал новый пес Блэк Дог, будущий любимец хозяина. А тот, увидев «Кошкин дом», сразу ожил, попытался работать наверху, но скоро вернулся в жилой дом: говорил, что в башне слишком тихо. Вскоре приехал Малькольм Каули, желавший писать «портрет Хемингуэя» для «Лайф». Предполагалось, что там будет много о Второй мировой — Хемингуэй отправил Каули с рекомендательным письмом к Лэнхему, дабы тот рассказал о его подвигах. Всю весну шла переписка с Каули и Росс. Лилиан писала больше чепуху, с Каули был откровеннее — рассказывал о детстве, жаловался на «суку»-мать, горевал об отце, называя его смерть проявлением трусости. Работа Каули «Портрет мистера Папы» была опубликована раньше, чем очерк Росс, — 10 января 1949 года.