Вардан прочитал и, передав бумажку Айрапету, сказал:
— Я этого ожидал.
Все трое были потрясены таким известием. В нем они видели две беды, во-первых, их молодой, благородный друг сделался жертвой своей неопытности, во-вторых, его арест мог бы обнаружить и провалить их планы, для исполнения которых они поклялись пожертвовать всем.
Хозяин дома с удивлением глядел на них, не понимая, почему клочок бумажки мог так огорчить их.
Простояв несколько минут, они вышли.
Был вечер. Стада возвращались с пастбищ, оглашая воздух блеянием; весело прыгали ягнята и телята, и от общего топота пыль стояла столбом. Крестьяне шли с полевых работ веселые, смеясь и шутя друг с другом. Никого из них не интересовало, что в этой деревне в минувшую ночь совершилось два злодейства: был арестован юноша и обесчещена молодая девушка… И оба эти преступления совершены одним и тем же лицом, который носит имя армянина и пользуется почетом среди армян.
— Крестьянин — взрослый ребенок, — сказал вдруг Вардан. — Ребенок споткнувшись, падает и плачет, но как только пройдет боль, он забывает о ней и как ни в чем ни бывало продолжает свою игру, снова веселясь… Очень трудно иметь дело с подобными взрослыми детьми. В течение веков они получают одни и те же удары, терпят постоянное угнетение, но забывают все, что случилось вчера. Они так же веселы, так же беззаботно трудятся, вовсе не думая о том, для кого работают и чему радуются. Томас-эфенди хорошо определяет этот народ, называя крестьян «ослами», а тех, которые заботятся о них — «сумасбродами»… Поди-ка растолкуй этим мужикам, что юноша, еще вчера говоривший им о человеческих правах, толковавший о труде и средствах его обеспечения, в настоящую минуту под арестом и что, возможно, завтра очутится на виселице. От всех только одно и услышишь: «Он был безумец, хент»… Но сейчас меня интересует другое — я думаю, что в доносе на Салмана непременно замешан Томас-эфенди.
— Я тоже того мнения, — согласился Айрапет.
— Надо удостовериться в этом, — сказал Вардан. Смеркалось. Старики и старухи возвращались из церкви после всенощной. Вардан с товарищами поспешили удалиться из этой деревни.
«Хорошие иглы… цветные, нитки… красивый бисер»… — раздался знакомый голос коробейника.
Коробейник шел с противоположной стороны улицы, прихрамывая, как и несколько дней назад. За спиной у него висел большой короб, а в руках он держал тяжелый посох под стать самому Геркулесу. Завидев Вардана и братьев, он сказал:
— Добрые господа, купите чего-нибудь, к вечеру дешево отдам.
— Что у тебя есть? — спросил Вардан.
— Все, что вам угодно… — ответил коробейник опустив с плеч короб.
Вардан, осматривая вещи, между тем незаметно сунул в руку коробейника бумажку, найденную на месте ареста Салмана. Коробейник взглянул на бумажку, и едва слышным голосом сказал:
— Да, я знаю…
— Что нужно предпринять?
— Увидимся — потолкуем.
— Где?..
— Уходите, я вас найду…
Они обменялись фразами совершенно незаметно, так что братья, стоявшие тут же, ничего не слышали.
Коробейник снова взял свою поклажу и направился к ближайшему дому, пробормотав:
— Сегодня торговал недурно, надо теперь отдохнуть…
Вардан и братья продолжали свой путь. Всюду в домах зажглись огни. Они подошли к дому мастера Петроса. В дверях своего дома стоял сосед Петроса Ого.
Крестьяне армянских деревень при виде проходящего вечером мимо их дома незнакомца приглашают его к себе, говоря: «Будь гостем». Так многие обращались и к этим молодым людям, но те благодарили и шли дальше. Однако у дома Петроса они остановились, но не из-за приглашения соседа Ого, а потому, что услышали крики и мольбы о помощи. Они вбежали в дом, но крик раздавался из хлева. Апо схватил свечу, и все кинулись в хлев. Взору их предстала такая картина: в петле висела девушка; схватив за ноги, ее поддерживала женщина, чтобы не дать ей удавиться.
— Пусти, пусти… — хрипела девушка.
— Варварэ, Варварэ, — жалобно умоляла женщина.
Быстро перерезав веревку, они освободили девушку из петли. Если бы они пришли минутой позже, все было бы кончено, так как руки женщины устали настолько, что она не в силах была уже спасти несчастную.
Варварэ внесли в дом и положили на постель. Она была без памяти. Ее посиневшее лицо по временам передергивалось, и сквозь сжатые губы слышалось одно и то же слово: «Пусти»… Сусан плакала и проклинала кого-то, не называя его имени. Несколько раз несчастная подходила к девушке и, обнимая ее красивую головку, говорила: «Милая моя Варварэ, дорогая, зачем ты хотела убить себя?.. В чем твоя вина?.. Пусть господь накажет подлеца!»…