праздник, они собирались и составляли свои планы, выраженные в немногих словах, если возникнет необходимость проявить силу, оказать защиту или если им придется оказать сопротивление, проще говоря: если им придется где-то присутствовать; и они собирались вместе, конечно, в настоящие праздники, потому что их было много, прошлое богато, мы никогда его не исчерпаем, отмечал Фриц, никто не может у нас этого отнять; среди них никто не был назван начальником, командиром, командиром подразделения, никто не был назначен таковым; Они считали Босса всего лишь своего рода лидером мысли, потому что здесь, среди них, царила демократия, это , товарищи, как бы сказал один из них, настоящая демократия, и наше подразделение здесь основано на словах и делах, которые открыты, прямые и искренние, потому что то, что мы защищаем, — это ценность, единственная ценность, которая когда-то ещё существовала, хотя её выживание теперь зависит только от нас, вот как обстоят дела, товарищи, теперь всё на нас, говорили они друг другу в доме на Бургштрассе 19, потому что он принадлежал им и поэтому они называли его Бургом,
«Замок», а что касается этого Бурга, то эти грязные менты не могли с ними связываться; он прекрасно символизировал все, что их объединяло, их клятву защищать родину, это и ничего больше, и это была не такая уж маленькая задача, это было всем, окруженные враждебной средой, потому что, конечно, по большей части город и вся драгоценная Тюрингия были населены подонками, трусами и оппортунистами, и не только Тюрингия, но и вся страна была продана антинационалистическим силам через козни лживых и — как выразился Фриц —
Международные финансовые органы заявили, что здесь исчезло все, что когда-то говорило о славном прошлом, о жертвах отцов и дедов, о самопожертвовании, верности, немецких идеалах и гордой защите расы...
ушли, так что они, немногие, должны были стоять наготове, они знали это: никто их не призывал, каждый собрался по своей воле и нашел других, им не нужно было организовываться, отряд просто собирался в одной точке и ждал того времени, когда они смогут вступить в действие, как они называли тот момент, который означал бы начало битвы за Четвертый Рейх, в один прекрасный момент наступит День X, они ждали уже много лет, того дня и того часа, когда они скажут: до этого места и не дальше, и встанут со своих стульев на Бургштрассе 19; они достанут свое оружие из укрытий и приступят к своей задаче, и не будет пощады — они пили за это каждую пятницу или субботу вечером на Бургштрассе 19 или в конце настоящего праздника, когда
Они вернулись в Бург, они не посещали пабы и т.п., как многие другие подобные группы в Тюрингии или Саксонии, не они, потому что им не было интересно выставлять себя напоказ. Такие группы были в Тюрингии и Саксонии, да и в других местах тоже. Они о них знали, конечно, они о них знали, те другие, которым было достаточно иметь подключение к Интернету. Они надели свою коричневую форму и размахивали своими хитрыми маленькими флажками тут и там, как во время первомайского марша в Плауэне. Но с точки зрения подразделения, это был просто цирк, и им не нужен был цирк, они хотели войны, и нам нужно бояться не мигрантов, сказал Босс, мы не похожи на те другие группы, которые изо дня в день кричат о мигрантах то и сё, о том, как они впускают в свои ряды людей в скатертях и в платках, людей в парандже и курильщиков трубок, которые собираются отнять Германию. от нас, черт возьми, он повысил голос, мы должны сосредоточиться не на мигрантах, а на евреях, потому что они уже забрали то, что принадлежит нам, и нет, нет, у нас нет причин создавать альянс с какой-либо другой группой, потому что мы не хотим быть большими, мы хотим, чтобы Германия снова стала большой, это наша миссия, на что остальные кивали, день за днем это послание вдохновляло их, так они вдохновляли друг друга в Бурге, не помпезными речами, они презирали помпезность, это было подразделение, и они были солдатами, товарищами, борющимися в тяжелой, роковой ситуации, в которой оказалась Германия, Босс часто говорил об этом Флориану, чтобы тот мог ясно понять эту огромную гребаную ситуацию, но его слова едва доходили до Флориана, ты вообще слушаешь?! он громогласно набросился на него и ударил его по шее, на что Флориан, конечно же, кивнул: он слушал, конечно же, слушал, но не слушал, потому что думал только о том, сумел ли он достаточно ясно выразиться в двух отправленных им письмах, между которыми прошло уже больше двух месяцев, и имел ли смысл упоминать во втором письме, что относительность времени и пространства и так называемых событий рано или поздно приведут к неизбежному исчезновению реальности, и было ли правильно поднимать эту тему, не разъясняя далее, на чем именно должно быть сосредоточено внимание в Берлине, но он не мог сколько-нибудь утешительно ответить на вопросы, которые сам себе задавал, так что на следующий рабочий день, после отправки второго письма, он пожалел, что упомянул время и отчаянную необоснованность всех основных понятий, связанных с ним; мне удалось лишь сбить канцлера с толку,