Вечерами, даже по утрам, и если появлялся кто-то из его друзей из Йены, несмотря на просьбу Рингера больше не навещать его, то он всегда приносил новую бутылку венгерской сливовицы. Очевидно, это было тайно спланировано по телефону, как только Рингер понял, что они не перестанут навещать его, и они договорились о времени, и что ж, зачем отрицать, зачем мне отрицать, фрау Рингер жаловалась фрау Фельдманн, я вижу, что он пьёт, одним словом, пьёт, её новая подруга вздыхала, и она искала утешительные слова, но не могла их найти, потому что её муж Фельдманн в последнее время тоже часто смотрел на дно рюмки с ликёром, раньше – ничего! Фрау Фельдманн взорвалась, но теперь я всё время замечаю, что из бутылки, из моей бутылки с ликёром, не хватает одного или двух пальцев! И не только это! но фрау Рингер не утешало то, что чужой муж тоже пил, она никогда, никогда не могла себе представить, что жизнь Рингера пойдет по такому пути, потому что она повернула именно в этом направлении, сказала она очень грустно фрау Фельдман, он ничего не делает, не ходит в свою ремонтную мастерскую, не ездит в Йену, иногда к нему приходят друзья, смотрят видеозаписи марширующих нацистов тут и там, он пристально смотрит на эти ужасные флаги, развевающиеся наверху, и на эти тяжелые ботинки, шагающие внизу, он просто смотрит, весь день он просто съеживается, он смотрит в пространство, и ... и
… ну, он выпивает, и в этот момент фрау Рингер начала плакать, это случалось с ней довольно часто в последнее время, но только в обществе фрау Фельдман, перед другими она сдерживала себя, ну конечно! она вздохнула, когда речь зашла об этом, о других! Все мои старые подруги меня предали, и мне они больше не нужны, так что у меня есть только ты, моя дорогая Бригитта, мне не стыдно перед тобой, — всхлипнула она, — ну, я тоже дошла до этого, и тогда фрау Фельдман нашла нужные слова, и ей удалось утешить свою новую подругу, по крайней мере, в те часы, когда они сидели вместе либо у нее дома на Хохштрассе, либо в кафе где-нибудь в Торговом центре, так как в последнее время фрау Фельдман не считала хорошей идеей навещать фрау Рингер дома, хотя герр Фельдман с радостью бы пришел, так как нашел Рингер решительно сочувствующим, потому что я — заметил он, слегка покраснев от ликера, — я всегда любил Рингера, я всегда доверял ему, потому что если он что-то говорит, значит, так оно и есть, ему можно доверять, потому что если он говорит пять часов, значит, пять часов, ну и куда же делся этот Рингер, задумалась фрау Рингер дома, один, потому что Рингер больше не тот, кем был раньше, а лишь тень себя прежнего, она
признали, и ничего не хотело меняться, как-то все только ухудшалось, хотя с тех пор, как произошли убийства в Кане, больше не было уголовных дел, но люди не сделали вывод, что все закончилось, вместо этого они сделали вывод, что все только начинается, потому что что-то было выпущено на свободу, заметил депутат с мрачным лицом, обращаясь к Пфёртнеру, потому что он тоже теперь присоединился к тем, кто не ожидал ничего хорошего после этих событий; депутат какое-то время верил, что усиленное присутствие полиции даст результаты — единственная проблема была в том, что спустя недели, даже месяцы, не было никаких результатов, ничего не было видно, более того, никаких указаний на мотив, ни одного ареста полицией, никто не был арестован, разочарованно сказал депутат Пфёртнеру; для него арест означал бы, что полиция и государство надежны и функционируют так, как и должны, но депутат понизил голос, наклоняясь ближе к Пфёртнеру и почти шепча: «Эта полиция не стоит ни гроша, извините за выражение, даже ни гроша, потому что почему они не могут никого арестовать?! Они хоть кого-нибудь арестовали?! Нет! Нет!» и с этими словами он выпрямился и посмотрел в глаза Пфёртнера, прося прощения, хотя лицо Пфёртнера явно выражало одобрение, депутату не нужно было ничего говорить, он знал, что Пфёртнер с ним согласен, и именно поэтому он так и не стал постоянным клиентом в Грильхойзеле, ну конечно, иногда он заходил туда за хорошей колбасой, Илона знала свою работу, но он должен был признаться, что не чувствовал себя там как дома, как другие, и это никогда не изменится, и никогда не изменится, объяснил он Пфёртнеру, они все либо весси, как Генрих, либо испорченные бесполезные осиси, они жужжат вокруг этого Генриха как пчёлы, так что стоит ли удивляться, что он чувствовал себя там чужим?! Пфёртнер кивнул, но этого было недостаточно для заместителя, он хотел бы поговорить с Флорианом, поговорить с Флорианом о чем угодно, он скучал по Флориану и понятия не имел, где тот может быть, его уже две недели не было, Боже мой, и заместитель поднялся по лестнице на седьмой этаж, перевел дух, позвонил в двери четырёх других жильцов наверху и спросил, но они не видели Флориана, как и никто другой, потому что в нём рождались новые способности, Флориан мог двигаться так, чтобы его никто не видел, он мог добывать еду или воду так, чтобы никто не замечал, потому что он брал булочки и другие продукты питания из ящиков перед погрузочными площадками магазинов в те рассветные мгновения после того, как уезжали грузовики с доставкой и до того, как приходили сотрудники