Хеннеберг, потому что боялся его, и, ну, по правде говоря, это было не слишком убедительно, когда Флориан снова начал поднимать эту зубную боль, хотя у него не было другого выбора, так как у него не хватало смелости сказать Боссу правду, более того, что касается этого, уже в самом начале он не имел смелости сказать Боссу правду, потому что он хорошо его знал, он знал Босса, посвятить его в это дело означало бы позволить заглянуть в себя, точнее, в тот единственный потайной уголок его собственного я, куда Босс еще не добрался, туда добралась только фрау Рингер, а не Босс, потому что Флориан не хотел выдавать свой единственный секрет, нет, не этот единственный секрет, потому что в противном случае Флориан рассказал бы Боссу очень много вещей, или, другими словами, Босс всегда мог вытянуть из него почти все, он был для Босса открытой книгой, я знаю все о Ты, повторял Босс, даже то, чего ты сам о себе не знаешь, ты — моя ответственность, и поэтому ты всегда должен мне всё рассказывать, потому что если ты мне всё не расскажешь, я это почувствую, и тогда ты знаешь, что произойдёт, и Флориан знал, потому что с тех пор, как Босс помешал ему стать пекарем и взял его в своё собственное дело, Флориан стал уборщиком стен и получал от Босса бесчисленные удары за всё, потому что всё, что он делал, было плохо: не так, не ставь то там, не делай этого сейчас, сделай это позже, не делай этого позже, сделай это сейчас, не используй это, не используй то, не так много, не слишком мало, ничто из того, что делал Флориан, никогда не было достаточно хорошо для Босса, хотя он работал с ним уже пять лет, одним словом, нет, он должен был молчать об этом деле, и Флориан молчал, действительно с самого начала, а именно с того момента, когда он впервые почувствовал, что его как будто ударило молния, когда он шел домой от дома герра Кёлера, и он думал о том, что услышал, потому что, по правде говоря, он не понимал, долго, очень долго он не понимал, что герр Кёлер пытался сказать, только тогда, когда он шел домой, его действительно как будто ударила молния, потому что он внезапно понял, что герр Кёлер пытался сказать, и он очень испугался, потому что это означало, что вся вселенная покоится на необъяснимом факте, что в замкнутом вакууме, в дополнение к каждому миллиарду частиц материи, возникает также миллиард античастиц, и когда материя и антиматерия встречаются, они гасят друг друга, но затем внезапно они не гасят друг друга, потому что после этого одного
миллиардная и первая частица, миллиардная и первая античастица не возникает, и поэтому эта одна материальная частица продолжает существовать, или непосредственно она вносит существование в жизнь: как изобилие, как избыток, как избыток, как ошибка , и вся вселенная существует из-за этого, только из-за этого, а именно без нее вселенная никогда бы не существовала — эта мысль так напугала Флориана, что ему пришлось остановиться, ему пришлось прислониться к стене, когда он дошел до конца Остштрассе, и повернул налево на Фабрикштрассе, направляясь к Торговому центру, его тело охватила лихорадка, мозг гудел, ноги дрожали, он не мог идти дальше, а именно, по словам герра Кёлера, наука еще не могла этого объяснить, и пока он говорил, Флориан все еще думал о том, как раньше он говорил, что что-то может возникнуть из ничего; Герр Кёлер объяснил, что процесс в замкнутом вакууме начинается таким образом, что внутри ничего и из ничего внезапно возникает что-то, или, скорее: это событие начинается, что совершенно невозможно, тем не менее оно начинается с одновременного рождения того миллиарда частиц материи и того миллиарда античастиц, которые немедленно гасят друг друга, так что освобождается фотон, — Флориан всё ещё думал над этой частью объяснения герра Кёлера, пытаясь её понять; он всё ещё слышал голос герра Кёлера, когда тот объяснял заключение этого процесса, которое, по его мнению, было ещё более поразительным, хотя суть объяснения герра Кёлера стала полностью ясна Флориану только тогда, когда он проходил мимо заброшенного вокзала и его святого с копьём, прикреплённого к железной арке; он шатался вдоль заколоченных окон, он шатался по пустой улице, затем каким-то образом добрался домой, внутри ничего из ничего.