— Нет, хватит бездельничать, пора и честь знать. Спасибо за заботу, но мне пора в Град Растиславль.
Ярик в разочаровании рассыпает дрова: — Я думал, мы ещё чуток побудем здесь, тут так здорово!
— Ага, и заниматься не нужно, — с укоризной говорю я.
— Нагоню!
— Очень верю! Скоро тебя и Игорёк на лопатки положит, а начинал, ведь, с нуля.
— У него мозги чистые, не замусорены всякой ерундой как у меня, поэтому и даётся ему всё легко — хмурится сын.
— Просто, он не лентяй, — поучительно говорю я.
— Кто у нас ленится? — на пороге показывается Лада, прекрасная со сна — удивительное качество не каждой женщины, после ночи, выглядеть еще более обворожительно. Невольно залюбовался, взгляд скользнул сверху вниз и вновь взлетел к её огромным, как бездонные озёра, глазам. Лада насмешливо фыркнула: — Нам действительно пора, папа твой точно выздоровел.
Ярик попытался получить поддержку у братьев, но те лишь развели руками: — Извиняй брат, но без образования будешь как те лодыри, которых нужно постоянно подгонять, — указали они на вылезающих из шалаша хмурых, грязных парней, что раньше считали себя элитой общества, которые присасываются как пиявки к таким как Миша Шаляпин, постепенно заражая хозяев своей деградацией, низвергая их на свой уровень. Опасные они люди, не место им в нашем мире — мелькнула правильная мысль.
— Толк от них есть? — глянул я на братьев.
— Никакого. Лишь развращают своим видом и ничего не деланьем других.
— Гоните их отсюда.
Храповы кивнули, в глазах промелькнуло понимание. Как говорится, «на войне как на войне», врагов надо уничтожать.
Один из их команды, я сразу узнал его, это толстопузый «весельчак» в дурацкой белой панаме, сплошь увешенной блестящими значками и медальками. Правда от его весёлости и следа не осталось, белая панама превратилась в лохмотья, некоторую часть значков и медалек растерял, увидел меня, скоренько семенит в мою сторону.
Он приблизился, пахнуло давно немытым телом. Поморщился, уже давно успел отвыкнуть от таких запахов, в Граде Растиславле у нас прижился культ чистоты.
— Товарищ князь! Тьфу, извините, господин Никита Васильевич! Нас притесняют! Нас гнобят! Эти товарищи, тьфу, господа, издеваются! Заставляют камни таскать, а сами на тренажёрах качаются и с бабами заигрывают.
— Так уж и с бабами! — силюсь скрыть омерзение к этому мелкому человечку, но моё лицо непроизвольно кривится под его бегающими глазёнками, зло сверкающими из жирных складок лица.
— А ещё они Вована акулам скормили, для нас невосполнимая утрата, он был лучше любой женщины!
Вспомнил типа с масляными глазами, с голубизной во взоре, передёрнулся от отвращения. Я никогда не понимал и не приветствовал ни «голубых», ни «розовых», бог создал мужчину и женщину для продолжения рода, а не для утех своего уда. Словно из пространства выплыло воспоминание, теперь я не сомневаюсь, голоса Бога: «… и двуполы они, и могут быть женой, аки мужем».
— Ты тоже гомик? — усилием воли сдерживая тошноту, спрашиваю я.
— Некрасивое слово, — тупит глаза «весельчак», — да, я нетрадиционной ориентации и этим горжусь. А вы что, против общепризнанных европейских ценностей?
— У нас не Европа, — усмехаюсь я. Мне гадостно на душе, словно её поливают мерзко пахнувшим дерьмом, как это неестественно в чистом мире, такое ощущение, будто нагадили на клумбе из роз, вспыхивает острое желание смыть всю эту гадость в унитаз.
«Весельчак» не понимает моего состояния души: — Простите, — гнусно выводит он, — а вы, какой ориентации?
— Мужской, — я в раздражении сплёвываю на пол, мне смертельно надоело говорить с этим типом.
Братья смеются, у них иммунитет от такого дерьма, привыкли принимать радикальные меры.
— Как вы их до сих пор терпите? — удивляюсь я, с укором смотрю на братьев.
— Простите, не понял, так вы какой ориентации? — не унимается «весельчак».
— Пошёл от сюда! — не сдерживаюсь я.
— Что вы сказали? Вам нельзя так общаться с народом! Противный!! — в сердцах выкрикивает «весельчак», глазёнки ещё быстрее забегали, на лице появляются жирные капли пота.
— Сегодня же, вон из города, куда угодно, но, чтоб вас всех здесь не было. Если не уйдут, в море их, на корм рыбам.
— Это не демократично, у всех должна быть свобода выбора! — «весельчак» неожиданно со страху мочится в штаны.
— У вас выбор есть всегда, первобытный лес или акулы, — зловеще говорю я.
Вот как бывает, думаю я, кто-то чувствует себя в новом мире как в раю, а для кого-то он стал адом.