— А как…
Но горло будто петлей перехватывает, под лопатку врезается раскаленный лом.
— Сейчас подремонтируем, будешь новее прежнего, — это голос Сергеича — хирурга. Если Сергеич, то все хорошо, этот на ноги и труп поставит. Оголенную спину то холодит, то охватывает кипятком. Что-то там, на спине, сейчас делают. Снова приходят в голову мысли о Михееве и Толике. Но больше он спрашивать не решается, иначе опять потеряет сознание от боли.
— Не засыпает…
— Коли еще.
— Выдержит?
— Должен. Сердце молодое.
Кажется, велят в таких случаях считать до десяти.
— Один, два… — одними губами начинает считать Митин, — пять, шесть, восе… шесть, два, ше…
Все тело туго перебинтовано, противно пахнет. Боль теперь тупая, ноющая. Должно быть, накачали анальгетиками. Ничего, это хорошо. Боль можно перетерпеть, можно подумать о чем-то другом — и тогда на какое-то время почти не больно.
Так, что было? Он видел эти огоньки в аномалии, потом раздались выстрелы. Потом его ранило. В спину. Михеев и Толик — что с ними? И спросить не у кого.
Митин попробовал приподняться, но тугие повязки сдавили тело, кожу снова пронизала жгучая боль, охватил озноб. Он едва слышно застонал. Но никто не появился. Митин один в палате — маленькой комнатке с низким выбеленным потолком. Сбоку возвышается капельница, но шланги болтаются отдельно, стало быть, пока не капают. Очень тоскливо и неудобно лежать в одной позе, смотреть лишь в потолок. Окно, должно быть, за спиной. Надо будет попросить, чтоб передвинули кровать — хотя бы на облака можно будет смотреть, прикидывать, на что те похожи.
А стены тут старые, облупившиеся. Наполовину выкрашенные синим. Сверху — белый потолок. Типичная советская больничка, это не современная клиника, нет. Напротив ног впереди — желтая дверь. Когда-нибудь она распахнется, впуская вестника снаружи, вестника определенности: что вообще было, что с Михеевым и Толиком.
Он лежал и лежал, прислушивался к пульсирующей боли в разных участках своего тела. Черт, когда же принесут новую дозу анальгетика? Стал рассматривать тени и выпуклости на стенах. Некоторые напоминали горы, некоторые — причудливые растения, были и похожие на лица — удивленные, с раскрытыми ртами, зажмуренные, страшные. Неудивительно, что многие начинают видеть лики Христа и святых во всех этих бесформенных пятнах. При желании, там можно узреть все, что угодно. Религиозный человек непременно увидит что-то из Писания. Человеческий мозг вообще настроен так, чтобы отыскивать лица в любом бесформенном образовании. Говорят, это помогает адаптироваться к незнакомой ситуации. Забавно: где только не видели лик Христа — и на блинчиках, и коре деревьев, и на пыльных пятнах… А что-то Христа больше не сделалось, и мир по-прежнему продолжает творить зло. Прежде на месте проявившихся ликов возводили храмы, а теперь выкладывают «фотки» с ликами в Интернет, на всеобщую потеху. Но верно и то, что святые лики на блинчиках не остановят пулю, летящую в грязную беженку.
Подумал про пулю — и под лопаткой резануло. Нет, надо про что-то другое думать.
Начал считать до тысячи, потом дошел до двух тысяч, до трех. Затем мысли стали путаться, числа сбиваться. Потянуло в сон, но он подумал, что, если выспится теперь, то проведет долгую тоскливую ночь без сна, и усилием воли стряхнул дремоту, продолжил счет. Когда дошел почти до десяти тысяч, дверь в ногах заскрипела, приоткрылась.
Возникла медсестра в непостижимо коротком халате и, кажется, без юбки. Митина всегда интересовало: зачем они так делают? Хотя бы брюки надевали, что ли. Или нарочно больных дразнят…
Впрочем, боль была такая, что никакого возбуждения или хотя бы волнения он не почувствовал.
— Да вы очнулись уже, — она не без удивления приподняла подведенные брови, — у нас с такими ранами неделю без сознания лежат.
— А что у меня… — тут Митин закашлялся, внутри захрипело, забулькало, и он не договорил.
— Вот доктор придет на осмотр, с ним и побеседуете.
— Когда… — только сумел просипеть Митин.
— Только завтра, теперь завтра утром.
Больница вполне соответствовала советским стандартам как внешне, так и по организации деятельности. Впрочем, важно было не это.
— А с… — он сглотнул комок тесного воздуха, — остальными что?
— Я ничего не знаю, я только вам укольчик сейчас сделаю, чтобы вы поспали. Завтра обо всем и поговорите с Азамом Юсуповичем.
Митин понял, что пока ничего узнать не получится. Только попросил двойную дозу снотворного, но медсестра посетовала на строгую подотчетность медикаментов и сделала только один укол. Ушла. А он еще с полчаса лежал, совершенно без мыслей, без движения. Как-то незаметно провалился в тяжелый сон — как будто оглушили.