— А он целуется классно…
— Нет, он целоваться не умеет. Лезет, как телок слюнявый.
Ладно, разберемся.
Утро случилось скомканным. На улице хмурилось дождем. Болело горло, кости подламывало. Я едва не проспал в училище.
Но сама мысль о том, что теперь у меня есть девушка, заставила воспрянуть, не заметив ни дождя, ни недомогания. Едва ли ошибусь, если назову то утро одним из самых счастливых утр в моей жизни. Впереди, все впереди!
Я натянул запасные брюки (вчерашние безнадежно вымокли), с досадой отметил, что ботинки до конца не высохли. Вчера вечером поленился подвинуть ближе к батарее — теперь придется шлепать во влажных. Но хотя бы куртка была как новая: вчерашняя дождевая ванная пошла ей только на пользу: сияла первозданной чистотой.
Кое-как закинувшись чаем и булкой, побежал на троллейбус. По дороге меня с ног до головы окатил лужей тонированный джип, на бешеной скорости промчался дальше, а я остался стоять, облеванный ледяной жижей. Бежать назад? Но сообразил, что запасных брюк все равно нет. И на куртке теперь красовались грязные пятнистые разводы. Совсем пропустить занятия и посвятить день отстирыванию?
И что за уроды катили в той тачке? Им и задавить человека — что кошку переехать. Притормозят на секунду, проверить, не отскочил ли колпак от колеса, — и дальше своей дорогой. А если жив останешься — тебя же и обвинят, на счетчик поставят за помятый бампер. Говорить с ними — все равно, что с пеньком трухлявым, червивым. Его можно только выкорчевать к черту и растоптать, чтоб не распространял заразу и червие; все равно больше не дерево. И таких надо тоже — давить и топтать, сжигать прямо в их джипах. Тогда же, стоя перед лужей, подумал вот что: как-то я размышлял о том, чтоб формировать расстрельные дома, в которые приходили бы деклассированные элементы, дабы прекратить свои мучения и избавить общество от своего присутствия. Вот точно такие же дома нужно открывать и для подобных уродов. Вытаскивать их из тонированных тачек и многоэтажных дворцов — и туда же, голубчиков. Своим ходом они ведь не пойдут, захотят и дальше отравлять жизнь нормальным людям, чтоб ощущать свое превосходство, оттенять собственное величие. Ну а не пойдут — по законам военного времени, расстрел на месте.
Интересно выходит. Недостойны жизни как самые низы, так и самые верхи этого общества?
Представилась картина: на окраинах городов под набрякшим болотным небом стоят расстрельные заводы, выросшие и окрепшие за годы и годы существования. Все давно отлажено, механизм очищения работает, как часы. Никого уже не надо привозить насильно, все сознательно идут в круглосуточно открытые ворота. Тянутся, тянутся серые массы людей. Дымят трубы крематориев, гудят насосы, качающие воду к охладителям и смывателям человеческой крови.
— Вы сегодня расстреливаетесь? — спрашивает вполголоса изможденная женщина своего соседа по очереди.
— Еще не знаю, — отвечает тот, — говорят, там могут на ночь определить в палату, если поток большой. Да не переживайте, до завтрашнего вечера убьют, это у них не долго.
— Да уж поскорей бы… — вздыхает женщина.
— А я своей дочери говорю, — встревает в разговор другая, — пойдем вместе расстреливаться, пойдем, говорю, дуреха. А она: не пойду пока, мам. Потом как-нибудь. Все потом да потом. Ну, я собралась — да и пошла одна. Чего ж еще ждать.
— Мы пойдем сегодня куда-нибудь? — послышался раздраженный голос за спиной. Какой-то дядька в светлой куртке готовился переходить улицу, а я преграждал ему дорогу.
Вот бы его — да по светлой куртчонке… Небось не так заговорил бы.
Пришлось в училище ехать в исхлюстанном виде. Брюки кое-как затер в туалете под краном, а вот куртка требовала самой настоящей стирки. С досадой подумал, что сегодня свидания с Людкой не получится. А я ведь хотел на перемене как-нибудь подойти… Но не в грязных же штанах.
Чтоб те черти на джипе перевернулись тысячу раз!
Но все-таки на переменах крутился в коридоре в надежде хоть краем глаза увидеть Люду или даже чтоб она меня увидела… Нет, не увидела. Я вовремя спрятался за колонну. Все-таки она симпатичная. Не эталонно прекрасна — мне никогда такая красота не нравилась — а именно симпатичная. Мне симпатична. И ее короткие белые волосы, припухлость щек и губ; и квадратные очки в тонкой оправе, и плащ светлый… Все так идет ей.
А ведь я до сих пор не знаю даже ее фамилии. Впрочем, что мне фамилия. Ну, будет какая-нибудь Рябушкина или Колдыкина. И что?..
Или нет. Фамилия придает девушке еще больше сексуальности и привлекательности. Все эти красотки в журналах абсолютно не привлекают к себе как раз, наверное, оттого, что не имеют ни имени, ни фамилии. Они — только картинка.