И это было — как удар по голове. Оглушительно и сразу. Я даже не успел обмануть себя — так быстро все стало ясно.
Нет, я по-прежнему любил Людку и рвался к ней всем, что у меня было внутри. Но не хотелось снова и снова выходить из дома, проделывать тот же путь до ее дома, ходить с ней по одним и тем же местам, говорить… Со страхом подумал, что могу разлюбить. И стало жалко — ее себя, наши зимние дни, проведенные вместе. Почему так глупо устроено все? Почему люди не могут все время любить то, что и в самом деле любят? До слез жалко. Что сделано не так?
И тут стало понятно, что все не так. Я ни разу не поцеловал ее. Прошло столько месяцев, а я — так и не поцеловал. За руки — это хорошо, обнимать — это замечательно. Потом же неизбежно требуется больше и глубже. И наверняка поцелуй исправил бы все. По крайней мере, еще на пару месяцев. Но как же это сделать?! Как люди вообще — целуются? Почему у всех получается сразу и само собой, а у меня…
Да, я стыдливо тренировался на подушке. Но, когда представлял то же самое с Людкиными губами — все выходило совсем не так. Там же нужно еще и языком что-то делать, и губами… Так что уж говорить о том, чтоб осуществить натренированное в реальности! Были, были моменты, когда мы смотрели без отрыва друг другу в глаза. И оставалось преодолеть эти несколько сантиметров…
Но невидимый барьер — непреодолимый физически, будто проход сквозь бетонную стену, — плотно вставал между нами. Я не боялся поцелуя, я боялся своего неумения. Она поймет это, и насколько же я буду жалок тогда!
Однажды я не пошел к ней. Просто примерно за час до выхода решил, что сегодня не пойду. Было физически невыносимо снова перемещаться по той же улице, месить ногами снежную жижу, подходить к осточертелой двери… И какое же испытал облегчение, когда принял это решение. Даже дышать легче стало. Смотрел телевизор и, когда часы показали время выхода, я не встал от экрана. Прошло еще пятнадцать минут и еще полчаса, а я сидел и смотрел телевизор. Потом ушел в свою комнату и читал что-то. Когда же посмотрел на часы, они показывали почти девять. И было так свободно. Я пойду завтра, обязательно пойду. Но сегодня мне надо отдохнуть. Скажу, что живот болел или что-нибудь выдумаю еще. Ну не хочу я сегодня никуда идти, ну просто не хочу!
— Ты не пойдешь туда? — спросила мама, заглянув ко мне. — Поругались? — последнее прозвучало даже с какой-то радостной надеждой.
— Нет, мам, мы не поругались. Сегодня… она просто уехала к тетке, что ли. Или к кому-то там у них еще…
— Ну, ничего, и дома надо побыть. А то дом совсем забыл. Подруги еще будут, а мать у тебя одна. А подруги хвостом раз — и нет их. А мать тебя никогда не бросит и плохого не посоветует. Ты мать слушайся.
Ну, понесло ее на старые песни. Пришлось выслушивать. Тем не менее, на душе было гораздо легче, чем, например, вчера вечером, когда нужно было собираться, идти…
Но, когда уже ложился спать, стало жалко Людку: она меня ждала весь вечер; у окна, наверное, просидела, прислушивалась к шагам в подъезде… И я вот так поступил… Но успокоил свою совесть тем, что решил: завтра пойду во что бы то ни стало и чем-нибудь искуплю свою вину. Чем именно — пока не знал, но уснул именно с этими мыслями. И в то же время было что-то приятное в том, что заставил ее страдать.
С тем я проснулся. К уже, казалось бы, привычному утру примешалось новое ощущение, неуловимое, но такое притягательное. Она вчера страдала и страдала из-за меня. Значит, я что-то значу в ее жизни.
Но уже в троллейбусе подумалось: а вдруг не страдала? А что если ей тоже было приятно, что я не явился? Странно: отчего мне не пришло в голову сразу. Если надоело мне, то почему не может надоесть и ей? Если я был рад вчера остаться дома, то почему так же радостно не может быть и ей? А это нехорошо. Чего доброго, совсем отвыкнет от меня и разлюбит.
Вспомнились всякие рассказы о том, как мужья уезжали в командировки, а жены… Или как парни уходили в армию, а их девушки…
Захотелось немедленно видеть ее, чтобы узнать про реакцию на мое вчерашнее отсутствие. Но троллейбус плелся, казалось, целую вечность. А потом еще в училище Людку я так и не увидел. Будто невзначай, прошел мимо кабинета, в котором ее группа должна была быть по расписанию, но в дверной проем увидел совсем других людей. Так и просидел весь день в тревожном неведении.
Иногда мы встречались на переменах недалеко от лестницы, а потом это стало даже нашим почти обычным местом для встреч. Я несколько раз ходил туда, но, кроме пустой стены, не видел ничего. Вконец встревоженный, весь путь до дома только и думал о возможных причинах… Но признаваться в том, что настоящая причина — я, не хотелось. Я даже начал себя ругать за вчерашнюю слабость. А потом подумалось, что теперь прекрасно понимаю семейные пары, прожившие бок о бок годами. Если мне за полгода так пришлось, то что будет лет через пять-шесть! А ведь женятся на всю жизнь!