Скорее к выходу. Нет, не так быстро: могу вызвать подозрения, тогда точно подойдут. Так, где они? Незаметно, незаметно, исподлобья посмотреть. А если они как раз на меня сейчас смотрят? Нет, не смотреть. Но так невыносимо. Посмотрю. Посмотрел. Не на меня. Все еще проверяют документы у того малого. Еще немного до выхода. Шаг, еще шаг. Еще полминуты прошло. Когда дойду до двери, будет минута.
Впереди ровно, мерно покачивалась в такт шагам стеклянная дверь. Теперь я видел только ее, только ее. Как же медленно приходилось идти. Будь у меня такая возможность, я бы согласился на всю оставшуюся жизнь превратиться в муху, чтоб незаметно улететь, не привлекая внимания своим одеревенелым, нескладным и таким громадным телом.
И все время ждал, когда сзади послышится равнодушный оклик. Тогда я оглянусь и увижу людей в серой форме. И это будет конец.
Но никто меня не окликнул, никто не позвал. Я едва сдержал себя, чтобы не перейти на бег; когда же донес себя до двери, то почти облегченно выдохнул: дошел.
Только это было еще не все. Предстояло ожидать автобуса почти полчаса. Чтобы не испытывать судьбу, я отошел от вокзала на добрую сотню метров и спрятался в придорожных зарослях, благо городок был вообще густо усажен зеленью. Теперь, если и правда была облава, я просочился через нее.
Просидел в своем убежище почти без мыслей, только в постоянном, почти зверином страхе. Бешено колотилось сердце, старалось выпрыгнуть из горла. Мысли, если и возникали, то какие-то бессвязные, запутанные, никчемные. Но через минуту я не смог бы их вспомнить. Кажется, я тогда пообещал себе, что, если сегодня получится уйти, то никогда больше не стану заниматься этим. Никогда. Потому что вместо ожидаемого удовлетворения от совершенного приходится вот так сидеть, загнанному в кусты, дрожать и ожидать задержания. О том же, что придется еще и вздрагивать от каждого звонка в дверь, как это уже было, старался не думать. До двери дома предстояло еще доехать.
Потом услышал, как в громкоговоритель объявляют посадку на мой автобус, и быстро пошел к платформе. Сразу втиснулся в небольшую толпу. Через минуту был уже внутри автобуса. Протянул контроллеру билет (как ни старался, руки крупно дрожали — черт, запоминающаяся деталь), стараясь не смотреть ему в глаза, прошел к своему месту, плотно зашторил окно и уткнулся глазами в пол. Как же невыносимо долго стояли мы на платформе! Я то и дело поднимал голову и осматривал дверь: не показались ли люди в серой форме. Потом автобус, наконец-то, затарахтел, дернулся — и тронулся с места. Мое тело теперь с каждой секундой уезжало дальше от этого места.
Домой вернулся затемно. Попал под дождь, достаточно ощутимо промок и промерз. Мать не обратила на мое отсутствие ровно никакого внимания: я нередко отлучался из дома на целый день, говорил, что по работе. А потом она и спрашивать перестала.
Хотелось лишь одного: напиться горячего чая, завернуться в теплое одеяло и не шевелиться. Так я и сделал. Погружаясь в вязкую дремоту, подумал о той белобрысой девке, лениво так подумал. Злости не было. Представил, как лежит она сейчас там, под водой, и камень ее не пускает наружу. А снаружи ветер дождем хлещет по лицам прохожих. Так что хорошо, что камень не пускает: под водой тихо и без ветра. Спокойно ласкает вода ее щеки, губы, медленно затекает в нос.
Попробовал мысленно воспроизвести события на берегу. Сразу похорошело, возбужденно забилось сердце. Я снова подумал, что в следующий раз неплохо было бы взять с собой фотоаппарат. Желтые волосы в обрамлении желтых листьев — как это красиво. Как это красиво.
Ночью мне снился сон. Я шел по парковой дорожке, под ногами шуршали золотые листья, и точно такое же золото парило в пронзительной синеве осеннего неба. Людей не было, только я один. Что это был за парк — не знаю, но точно не в нашем городе. Прежде я не бывал в нем. Уже потом, утром вспоминая сон, так и не смог определить, где именно я мог видеть то место. Может быть, картинка из телевизора засела в мозге. Может, еще что-то. Еще было безветренно и абсолютно тихо. Ни шума машин, ни голосов. Меня это не тревожило, скорее, напротив — нравилось идти в шуршащей тишине, погружая ноги в желто-красные листья. Никто не посмотрит косо, не перед кем прятать глаза, некого опасаться, не перед кем стыдиться за свой помятый свитер и поношенную куртку, не нужно провожать глазами красивых девушек и жалеть, что они достались не мне, не надо, не надо… ничего не надо.