Вокруг было так же темно, ото всюду несло сырой землей, где-то капало. То ли канализация, то ли еще какие-то технические проходы под землей… Сзади бесшумно возник черный. И снова, ни слова не говоря, толкнул в спину, повелевая идти дальше.
На этот раз двигаться пришлось в свете фонарика, которым черный подсвечивал путь сзади. Но под ногами была довольно ровно утрамбованная земля, так что идти было сравнительно легко, если не считать, что пришлось согнуться в три погибели: проход был весьма узкий и низкий, больше смахивал на нору какого-то гигантского животного.
Шли мы недолго, через несколько метров путь преградил завал из каких-то деревянных ящиков. Я остановился: куда дальше? и тут справа увидел небольшую ржавую дверь, но без хозяина войти в нее поопасался.
— Заходи, — прохрипело сзади.
Толчок плечом — и дверь со скрежетом поддалась. За ней оказалась тесная каморка, освещенная такой же гнилушкой, как у входа. Внутренности больше напоминали пристанище бомжа: груда тряпья, видимо, служившая черному постелью; ящик вместо стола, на котором взгромоздилась початая бутылка с какой-то жидкостью; еще несколько ящиков в другом углу… Только вот пара автоматов, прислонившихся к стене, указывало на то, что поселился здесь не бомж.
Вспомнились слова Андрюхи-таксиста: «…бомжуют там, спят в бочках, жрут всякую дрянь…» А ведь и в самом деле — бомжуют. Что же творится в самой Зоне, если здесь — так?..
И тут тряпье зашевелилось, наружу выглянуло человеческое лицо.
— Ты кого припер к нам? Совсем рехнулся? — так же хрипло прорычал тот, кто принялся вылезать из этой грязной лохматой груды.
— Стукача от Рябого поймал вот, — отозвался сзади черный.
— Да не стукач я, не знаю я никакого Рябого вашего! — завопил я. Теперь и в самом деле стало не до шуток: их ни за что на свете не переубедить.
— Да не ссы, — грохнем, ничего уже никому не скажет, — храпел черный, не обращая на мои вопли ни малейшего внимания, — только вот выяснить надо бы, что Рябой про нас прочухал, чего еще от него ожидать можно.
— Это он нам расскажет, обязательно, все расскажет.
У меня подкосились ноги, я опустился на колени. Стало понятно, что, если сейчас не сделаю что-то, что убедит этих… будет все очень плохо. Но с обмякшего языка только и сваливалось:
— Не знаю я никакого Рябого, не знаю я… Рябого не знаю… никакого Рябого…
На мгновение все пропало, а потом я ощутил себя лежащим на полу, в голове гудело, из носа что-то текло. Второй удар последовал с ноги, в носу хрустнуло. Мелькнула мысль, что сейчас меня забьют до смерти и никто, никто не узнает не только о том, что случилось в этом сыром подземелье, но и тела не найдут. Я сжался в тугой комок и с покорностью ждал нового удара. Сейчас… вот сейчас… Ну и ладно, ну и пусть, может, так и лучше будет для всех.
Но ударов не было. Меня подняло вверх и поставило на ноги. Слезы вперемешку с кровавыми соплями лились сами собой.
— Да не видишь, это глист какой-то городской, Рябой такого не послал бы.
— Не знаю я Рябого, не знаю… я просто в Зону шел, а тут ты… вы тут. А я просто в Зону хотел. Отпустите меня. Пожалуйста…
— Ладно, — послышался голос из-за кроваво-сопливой пелены, — давай наверху его, а тот тут кровищей все загадит.
Вслед за этим меня подбросило за шиворот и поволокло назад, в проход. Глаза ничего не видели, на ватных ногах я едва передвигался, мыслей не было вообще, лишь в разбитой голове гудело: ведут убивать.
Наверное, я не обгадился лишь потому, что не ел с самого утра; но желудок все же вывернуло, одной слизью.
Потом все было, будто в вате. Не помню, как оказался наверху. Потом я стоял на коленях, ползал, целовал грязные ботинки. Кажется, плакал.
Что-то выпало из кармана. Мой нож.
Видимо, какая-то часть меня все еще была способна к сопротивлению. Я воткнул лезвие в тот ботинок, который только что целовал. Ему было больно, очень больно — мне хорошо это известно. И я воткнул еще раз.
Словно издалека, раздался крик. Это кричал черный. Потом он упал. Я подпрыгнул — и рванул в темноту. Бежал, не разбирая дороги — только бы подальше. И все казалось, что сзади слышится тяжелый топот окровавленных ботинок.
И вдруг вылетел на поляну. Там стоял УАЗик, с заглушенным мотором, фары погашены, но около него в тишине и темноте сидели люди. Когда я их заметил, было уже поздно. Хотел убежать, но услышал подозрительный металлический щелчок, а затем негромкий голос:
— А ну-ка стоять.
Ноги вдруг отказали, я мешком свалился в траву. Теперь меня могли убивать, я бы все равно не смог пошевелиться. Наверху было глубокое звездное небо, потом под этим небом возникла человеческая фигура. И еще холодное дуло уперлось в лоб.