— Не, это так себе, не дорогой. Да по-любому они все жмоты, — Танкист кивнул в сторону железных пирамид. — Настоящую цену никогда не дадут. У них, скажем, арт какой-нибудь идет за пять тысяч — это официально, как скупка образцов от вольнонаемных сталкеров, а скупят у тебя за три. А потом оформят за все пять по своим бумажкам — разницу, сам просекаешь, — себе в карман.
— Да уж…
— Во-во. А не хочешь, как говорится, — никто тебя не неволит, носись со своим хабаром, как с писаной торбой, дороже ученых все равно никто не скупает. Ну, если только не заказ какой-нибудь особенный. Но это редко бывает.
— Заказ?..
— Ну да, лох какой-нибудь богатенький захочет иметь у себя какой-нибудь арт редкий, так он может к ученым обратиться, а может и напрямую к сталкеру, чтоб без посредников. Но это редко, редко. При мне ни разу такого не было, только от других краем уха слышал.
— Краем уха… — автоматически повторил я и подумал, что ухо у него, должно быть, хрустит сочно. Вон, хрящ какой мясистый.
— Что? — не расслышал Леха.
— Да нет, это я так, про себя… Друган, говорю, козел оказался: вчера шли вместе, хабар вместе добыли, а он сдал да и смылся. Теперь вот на Кордон переться надо…
— Ну, дальше Кордона не уйдет. Но оно, конечно, по-свински так.
О том, что я удрал от снорка, естественно, предочел умолчать. В конце концов, надо было просто что-то сказать, чтобы втереться в доверие пареньку. Впрочем, тот решил мою проблему за меня, принявшись рассказывать какую-то байку. Я рассеянно слушал, помешивая тлеющие угли. На самом деле, не хотелось никуда уходить с этого насиженного места, но было ясно: уходить придется и очень скоро.
— А вот идет он мимо и видит… — говорил Леха; кровавый глаз угля грозно подмигивал, дескать, знаю, что ты задумал, — монолитовец около аномалии молится. И не понятно, то ли на саму аномалию, то ли тому, что внутри нее. Но на всякий случай Кабан пальнул в него. Завалил, ясное дело, прям в затылок попал, монолитовец даже навонять не успел со сраху. А аномалия вдруг покраснела, раздулась, зашипела — и на Кабана пошла. Кабан в штаны наложил: еще бы, летающая аномалия. А та прямо на него летит, медленно так, но упорно. Кабан деру. Бежал, бежал, оглянулся, аномалия, кажись, отстала. Он успокоился, значит, поел там, оправился, еще какие-то дела, может, сделал. А смотрит: аномалия вдоль лесочка — и снова прямо к нему движется. Кабан еще больше в штаны натрухал. И с тех пор, куда бы ни шел, аномалия за ним следовала. И самое страшное, что убежать от нее можно было, двигалась-то она медленно, но только на какое-то время. Рано или поздно, но она все равно находила Кабана.
— Интересно… и что ж за аномалия такая была?
— А кто ж ее знает, такая вот. Только Кабан перестал спать спокойно, отдыхать совсем перестал. Так по всей Зоне и бегал от нее. Пока с ума не сошел.
— И что же? Она его догнала?
— Сказать по правде, не знаю. Там разные продолжения есть. Батя мне рассказывал вот как я тебе сейчас, а ему еще какой-то сталкер, а тому другой, который сам Кабана знал в свое время.
— А, ну понятно. Через пятое на десятое, одна баба сказала, другая переврала…
— Не, ну ты зря так. Баба, может, и будет врать. А батя мой не баба все-таки.
Я испугался, что обидел Леху.
— Я же не про твоего отца конкретно, а вообще, так… в общем…
— Да ладно, я вот и сам много раз думал: что с Кабаном случилось потом. Скорее всего, застрелился. Я бы застрелился, наверное. А если с ума сошел, то аномалия его и заховала.
— А не мог он просто из Зоны уйти? Или аномалия и там его достала бы?
— Вот это вряд ли. Ни одной еще аномалии за периметром не видели. Хотя, конечно, Зона и растет, растет… Но мог и просто из Зоны уйти, да, ты прав.
— Ну что? — я забросил пробный шар, — двинем или еще посидим?
— А ты сможешь идти? Нога-то вон как разнеслась, — усомнился Танкист.
— Смогу или не смогу, а не все же тут торчать. Надо бы до Кордона доковылять, а уж там кореша своего повстречаю. Ты ведь мне поможешь до Кордона?
— Не вопрос, — охотно согласился Леха, — помогу, без базара.
Все во мне возликовало. Надо же, как удачно складывалось. Завибрировали все поджилки, кровь прилила к голове, застучала в висках. Я облизал пересохшие губы, едва справляясь с волнением.
Так, спокойно, спокойно, а то заподозрит…
Мы забросали костер и выдвинулись. Туман начинал рассеиваться, но в низинах все еще лежал довольно густо. Я приотстал и с трепетом смотрел на свою будущую жертву. Вот, пока он идет, ноги его шевелятся. Он о чем-то думает, что болтает, чего-то хочет; должно быть, у него на сегодня имеются какие-то планы… Но он пока не знает, что им сбыться не суждено. Зато это знаю я. И что вчера был его последний вечер в жизни, и что сегодня — последнее утро. Уже сегодня днем это тело, которое двигается, шевелит руками и ногами, вертит головой, будет недвижимо валяться где-нибудь в овраге, окровавленное, истерзанное. И в моей власти либо осуществить это, либо даровать ему жизнь. Да, сейчас я и только я могу миловать или казнить.