— Все, малой, пострелял, вали теперь, — оттолкнул меня один, с приплюснутым переломанным носом.
Почему-то ублюдков и отморозков можно всегда узнать по плоским носам, толстым губищам или, напротив, ясным и чистым чертам наглого лица. Это такая красота у них — наглая, бабам очень нравится. Но на то они и телки, чтоб на подобных мразей вестись.
Я попытался пролепетать про то, что заплатил деньги…
— Да вали, блин, пока самого не пристрелили, — вырвали у меня пистолет и чуть не вывихнули пальцы. Другой дал подзатыльник.
Я с надеждой посмотрел на дядьку, но тот сделал вид, что ему пора поправлять мишени, и углубился внутрь своего тира.
И снова, как тогда, у подъезда, в животе разлилось холодное, ослабли ноги. Я повернулся и пошел к выходу. Компания уже не обращала на меня никакого внимания. Хохотали за спиной, матерились. Будто муху прогнали со стола и стали жрать. Я понимал, что теперь вернусь сюда не скоро, что буду бояться встречи с этими гопниками. И деньги только зря потратил. Теперь осталось на одну «Бомбибомку».
Я побрел через ледяной ветер, настроения не было никакого. Можно было еще наведаться в торговый центр, но после недавнего унижения удовольствие от созерцания его зеркальных витрин все равно отравлено.
А ведь у меня в руке был пистолет. Пусть не такой, как в представлениях о казни отморозков у подъезда, пусть не боевой, но ведь пистолет. Я бы мог оттолкнуть этого урода и выстрелить ему в глаз. Вот тогда бы посмотрел, кто сильнее. Будь на моем месте кто-то из этих гопников — наверняка постоял бы за себя, дал в морду, оттолкнул, выстрелил, драться начал… А я — просто пошел. Да еще подзатыльник получил, как малолетка. Они не видели во мне мужчину, я для них ведь и правда — только ребенок, которого можно просто прогнать, чтоб не мешал взрослым веселиться.
Я — трус.
Но что я мог сделать? Один и против пятерых пьяных бугаев. В момент смесили бы. Знай я карате какое-нибудь, вот тогда показал бы им. Но записаться в карате-клуб — деньги нужны, а у матери спрашивать их нечего и пытаться. Заранее знаю ответ:
— Нечего кулаки чесать, пойди-ка лучше делом займись. Матери помоги. Карате ему, шмарате. Троек-двоек нахватал и каратиться теперь собрался. Будешь потом ходить хулиганить, а мне за тебя отвечай. И ни стыда ни совести, ходит только и дерется со всеми подряд. И так мозгов нет, так последние отбивать будут. Иди вон, уроки учи. Что там по математике задали?
А что-то доказывать — бесполезно. Поговорить и все спокойно объяснить — это значит, рассказывать про свои унижения. Стыдно. Да и не поймет. Или еще чего доброго — в милицию заставит с ней вместе идти. Там менты будут надо мной смеяться: молодой мужик, а не может за себя постоять и с мамой по милициям ходит.
Или же запретит на улицу выходить после шести, чтоб опять куда не вляпался.
Даже не знаю, чего больше я желал в то воскресенье: купить видеомагнитофон или пистолет. А компьютер и вовсе лежал за гранью желаний в этой жизни.
Несмотря на окончательно испорченное настроение, в компьютерный отдел я все же заглянул. Там по-прежнему заманчиво белели гладкими боками системные блоки, загадочные миры существовали по ту сторону мониторов.
На одной машине как раз происходила какая-то игра. Но за клавиатурой никого не было, до меня дошло, что это что-то типа демонстрационного ролика. Я некоторое время с раскрытым ртом наблюдал, как герой — маленький человечек с ружьем — прыгает через злобные растения, прижимается к стенам, стреляет в трясущихся от хохота громадных монстров в доспехах.
До волчьего воя в душе захотелось переместиться туда, в тот голубой мир, существовать в нем, между светящихся строчек и значков, среди разноцветных деревьев и водопадов, агрессивных цветов и мультяшных монстров, где никто не обидит, где все не всерьез. Где в любой момент можно выключиться, а, если даже тебя и убьют, вернуться на последнее сохранение или перезапуститься заново. Там всегда есть шанс переиграть ситуацию, а то и просто выйти из игры, если станет совсем страшно. В конце концов, у героя в руках ружье, которым можно уравновесить шансы даже перед самым ужасным монстром.
Между реклам и блестящих стекол витрин ходили люди. Взять бы пулемет — и расчистить себе дорогу. А когда явится вся армия и полиция города, чтоб повязать тебя, сначала попытаться перестрелять их, ну а как не получится — перезапуститься — и вот вновь ты среди нетронутых витрин и ничего не подозревающих людей. Ничего и не было.
Потом потоптался у видеомагнитофонов. Сколько же их тут, на витринах, и в каждом запрятан кусочек той, другой, счастливой жизни. Если б кто знал, как я желал какой-нибудь из этих черных аппаратов! Как один из этих черных прямоугольничков мог бы изменить мою жизнь и подарить столько счастья!.. Наверное, кто-нибудь подарил мне его. А сколько их на витрине стоит — если взять один, то никто и не заметит. И ни у кого не убудет. А на складе и подавно — все коробками до самого потолка забито. Почему никто не может мне выдать хотя бы одну коробку!