— Я, вообще-то, думал, мы все втроем туда двинем.
— Да, — всполошился Митин, — если уж и отправляться, то всем вместе. Уж там что-нибудь придумаем.
— Не-е-е, — протянул Мартинсон, — я пас, я пас. Я не самоубийца и не горю жаждой адреналина. Годы, знаете ли, не те уже.
Михеев, похоже, понял, что с этой стороны поддержки ждать не приходится, и перешел в наступление на Митина.
— Ну что, коллега, ветеран наш не желает больше возвращаться на поля былых сражений. Может, тряхнем стариной?
Митин вздохнул:
— Мне кажется, ветеран как раз прав.
— Так что, тоже пас?
— Ты хочешь, чтобы я тебе вот прямо сейчас выдал ответ: хочу ли я рисковать своей головой или еще не готов?
— Можно не прямо сейчас, можно подумать, — согласился Михеев.
— Вот наконец-то — рациональное зерно во всей твоей сегодняшней речи.
— Рациональнее некуда. Я согласен хоть сейчас, хоть не заходя домой — вот прямо в чем есть — туда.
— Не сомневаюсь. Только ты уже наверняка все обдумал, у тебя время было. А я не готов, как ты говоришь, не заходя домой.
— Так а чего ждать-то? Жену предупреждать не надо, с детьми прощаться тоже.
— Типун тебе. Скажешь тоже — прощаться.
— Ладно. А сколько тебе надо, чтоб решился?
— Или не решился, — поправил Митин.
— Думаю, ты все-таки не устоишь, — подмигнул Михеев, — такой шанс… А ты ученый до мозга костей. Сам подумай: когда еще выдастся случай? Пока там работы — поле невспаханное…
— … на котором тебя похоронят, — сыронизировал Мартинсон.
Михеев пропустил эти слова мимо ушей, но продолжил:
— Давай, давай, подадим запрос, нас двоих отправят скорее, чем меня одного. Все Нобелевки расхватают, пока думать будешь.
— А ты, гляжу, до Нобелевок охоч, — заметил Мартинсон.
Митин ничего не отвечал. Конечно, он в некоторой степени лукавил: уже не раз задумывался он над возможностью самому поехать в Зону и на месте увидеть все те чудеса, о которых рассказывал Мартинсон. Но, судя по этим же рассказам, место насколько интересное, настолько и опасное. Здравое чувство самосохранения вопило: «Стой! Что ты делаешь? Тебе не вернуться оттуда, как не возвращаются с войны!» Зуд ученого же приказывал: «Иди. Иди и не оглядывайся. Ты всю жизнь оглядывался на ученый совет, на кафедру… Пришла пора сделать решительный шаг и доказать всем, а себе — прежде всего — что ты способен на Поступок».
Дело, конечно, было не в открытии и премии, не в каком-то уникальном явлении, которое назовут его именем (хотя, какой-нибудь «эффект Митина-Михеева», а еще лучше — «Митина-Мартинсона-Михеева» — это звучит…). Честолюбивых планов у него почти не было. Главное — это все-таки попытаться сделать что-то свое, принять решение — и сделать так, как считаешь нужным. А потом забыть обо всем и по уши погрузиться в работу — самозабвенно, до последней клеточки себя. По крайней мере, ни от кого не придется прятаться, утаивать свои исследования. Да и возможностей на месте, наверняка, больше будет. Натурного материала, опять же, хватит с лихвой.
— Надо подумать, — сказал он, наконец, — с кондачка такие вопросы точно не решаются.
— Да что тут думать!.. — начал было Михеев, почувствовав победу.
— Надо подумать, — отрезал Митин и отвернулся к компьютеру, давая знать, что вопрос на сегодня исчерпан.
— Боги, боги, с кем я работаю! Я работаю с камикадзе, — Мартинсон картинно воздел руки к небу.
Конечно, он забыл, как сам рвался туда, в периметр, обнесенный колючей проволокой, и ничто на свете не смогло бы остановить его полтора года назад.
Митин не спал всю ночь. Ворочался и взвешивал все «за», все «против». Конечно, он понимал, что — сколько бы ни сложить на ту или иную чашу весов каких бы там ни было аргументов — все они вместе взятые не перевесят одного-единственного довода — надо. А ему в Зону именно было надо. Пока отчетливо не мог сказать даже себе, зачем. Но отчего-то имелась крепкая убежденность в необходимости участия в экспедиции. И можно было думать не одну ночь, пытаясь привести мысли к некоему разумному общему знаменателю, подытожить и вынести вердикт. Но Митин не стал делать ничего подобного. Он знал, что, если откажется, отступится на этот раз, то второго уже не случиться и потом он себе такого малодушия не простит.
Как бы там ни было, а уже через два дня Михеев воодушевленно писал служебное письмо на имя научного руководителя, где в красках расписал рвение послужить родной науке, необходимость изучения аномальных образований на территории зоны экологической катастрофы… Мартинсон только покачал головой, прочитав столь проникновенную цидулю. Ничего не сказал, положил бумагу на стол и пошел к столу — заваривать кофе.