- Ну, дорогие мои, слава Богу! Еще раз поздравляю тебя, Саша, ты молодец - выстоял. Жду вас через неделю, первое время тебе причащаться нужно как можно чаще, чтоб силы духовные нарастали и крепли. А, как матушка твоя будет готова, жду её. С этим тянуть нельзя - ей помощь нужна как можно скорее! А пока, как и договорились, ты, Борис, Сашу у себя приютишь нельзя, чтобы он был теперь рядом с матерью - он ведь ещё не настолько окреп, чтобы бесу, который вселился в нее, противостоять... Ну, с Богом!
Крестный с крестником сели в машину, - отец Иоанн любезно предложил подвезти их до города, - и они махали рукой, пока видна была у церковных ворот высокая крепкая фигура священника. Он стоял, как истинный былинный богатырь у врат крепости, ветер играл подолом его черной рясы, на усталом лице светилась улыбка. Он победил!
- Дядя Боря, - теперь, когда учитель стал его крестным, Саня звал его так, - мне бы только на минуточку домой заглянуть... на маму взглянуть и забрать вороненка.
- Лучше бы этого не делать, - на секунду обернулся к ним отец Иоанн. По крайней мере, сегодня. Тетя может потом вороненка тебе передать.
- Я на минуточку, ну пожалуйста, сегодня такой день! - глаза Сашки сияли. Он и впрямь будто родился заново, и казалось, это не он так сияет это его душа...
- Хорошо, но только на минутку, - согласился крестный. - Высадите нас, пожалуйста, на Тверской, вон там, у перехода, дальше мы уж сами доберемся.
Они поблагодарили священника, тепло распрощались и тронулись к Сашкиному дому. Дядя Боря сказал, что заглянет по пути в продовольственный - нужно было кое-чего подкупить, и потом подождет Саню на лавочке во дворе - он знал адрес. И Саня, как на крыльях, полетел домой. Он бежал и с удивлением замечал, какими легкими и быстрыми стали ноги, как радостно было двигаться, жить, дышать... жизнь приняла его! И свобода - желанная, ясная как рассвет, улыбалась ему. Он впервые понял, что такое тот внутренний свет, о котором говорил учитель истории. Он - как живая вода! И Сашка пил эту воду, прихлебывал жизнь маленькими глотками, боясь потревожить, расплескать благодать, которую нес в себе.
У подъезда тусовалась компания вдрызг пьяных подростков. Димон! С ним двое из тех, что были тогда у голубятни: прыщавый и широкоплечий в бейсболке. Саня было приостановился, но решил, что негоже бояться - он победил свой страх, он свободен! И силы, которыми его Бог наградил, казалось, они безграничны! Что ему теперь до каких-то недоумков, насосавшихся пива?! Он решительно двинул вперед.
- О-о-о, какие лю-ю-юди! - протянул сквозь зубы Димон и сплюнул соседу под ноги.
- Пропусти! - негромко и твердо сказал ему Саня.
- Шо вы гврите? - выказал деланное изумление Димон. - Слышь, Косой, эта тля, кажется, че-то вякает? А ну-ка, объясни ему... и попонятней.
Парень в бейсболке, гнусно загоготал, размахнулся недопитой бутылкой пива... и мир взорвался в голове Сашки горячими брызгами... Пивная бутылка, рухнувшая с налету ему на голову, разлетелась в куски. Сашка упал на ступени перед подъездом, и темная дымящаяся лужица крови стала медленно растекаться возле виска.
- Саша! Са-а-а-ша-а-а! - послышался чей-то крик.
Борис Ефимович бежал к нему со всех ног... но он опоздал. Парней тотчас как ветром сдуло.
* * *
Саша очнулся. Кругом все белым-бело... Снег? Он лежит на снегу? Нет, это не снег... стены... белые стены. Он попробовал пошевелиться - не смог. Кровать? Да, он лежит на кровати. Как все смутно, зыбко, точно мир движется в замедленной съемке, кажется, она называется "рапид"... Да, рапид! А там, в углу...
- Саша! - какой-то незнакомый большой человек поднялся со стула, кинулся к нему, выронив книгу... - Сашенька, ты очнулся!
Он поморгал, стараясь вернуть зрению четкость, не помогло. Все плыло, двоилось... незнакомый грузный пожилой человек склонился над ним, коснулся рукой лица... Что-то знакомое... где он его видал?
- Саша, сынок! - человек зарыдал, не сдерживаясь и не стесняясь слез. - Я твой отец!
Прошло почти полгода с того дня, как Александр заново родился в подмосковном местечке Быково, в церкви Владимирской Божьей Матери, а потом упал замертво на крыльце своего дома. Полгода он провел в коме, врачи не надеялись, что сознание вернется к нему... Отец Валентин служил молебны о здравии новообращенного христианина, он помог его матери освободиться от дьявольского наваждения, проведя и над нею такой же обряд... Зима сменилась весной, теперь стоял май, буйный, цветущий... А в феврале в дверь осиротевшей квартиры на улице Остужева позвонили. Лариса Борисовна открыла... на пороге стоял Ашот. Она вскрикнула, зашаталась... он её подхватил.
- Наш сын написал мне! Лара, почему не сказала? - только-то и спросил... потом слушал её рассказ, сидя на кухне, и мандарины, которые он привез, бесшумно выкатывались из накренившейся сумки и разбегались по вытертому линолеуму...
А потом Ашот дни и ночи проводил возле больничной койки. Его сменяла Лара, осунувшаяся, поседевшая... и в то же время другая, новая. Точно какая-то невидимая пружинка в ней распрямилась! Она верила, что сын выздоровеет, иначе и быть не могло! Дуремара она забрала к себе - пусть Саша порадуется, когда вернется домой ... Ашот приехал дня на два, а остался... он не думал: надолго ли, навсегда - жизнь покажет. Происшедшее с сыном словно раскрыло ему глаза. Как он жил, чем? Плыл по жизни как пустой бумажный кораблик - без семьи, без детей... А он был так нужен здесь! Лара не виновата - страх быть отвергнутой помешал ей сказать ему, что ждет ребенка... Точно так же, как он боялся брака, ответственности... Страх оказался сильнее их, сильнее всего - и вот плоды этой победы: разбитые, искалеченные жизни! Но теперь эти двое - крепко побитые, потертые, постаревшие - смогли победить свои страхи. И многое поняли. Что ж, лучше поздно, чем никогда! Каждое воскресенье они ездили в храм к отцу Валентину, часто к ним присоединялись Ольга и Борис Ефимович. Все вместе они горячо, всем сердцем молились, чтобы Сашка выкарабкался, вернулся... И старались не думать, что исход может быть совсем иным... Ведь у него была тяжелейшая черепно-мозговая травма, врачи сделали две операции и считали, что обе прошли успешно. Оставалось ждать, верить, любить, надеяться... И они делали это!
И вот... Саня пошире раскрыл глаза... слабая улыбка тронула его губы... Он все вспомнил. Он узнал!
- О-тец... - шелест лепестков под ветром, кажется, был бы слышней, но Ашот услышал.
- Сашка, сынок! Сейчас мама придет! Как она обрадуется! Молодец, какой же ты молодец, я знал, я верил в тебя...
Май проплывал за окном в теплом мареве цвета и света. Жизнь возвращалась к больному парню. И хотя тело его ещё было слабым и немощным и позабыло, что мышцы умеют сокращаться, а ноги - ходить, но душа... она сразу стала набирать силу. Душа оживала первой!
* * *
В середине осени - в октябре, когда ветер ворожил опавшими листьями, Саня, вытянувшийся, бледный, худой, стоял перед оркестровой ямой Большого театра с большущим букетом в руках. Только что упал занавес и зал потонул в аплодисментах - спектакль закончен, - блестящий спектакль! - "Щелкунчик" с юной восходящей звездой в главной роли...
Вот она, Маргарита Березина, только что вызвавшая слезы на глазах не у одних лишь сентиментальных дам, но у тех, кто видал самых великих звезд этой сцены, - балетоманов, не пропускавших ни одну премьеру... Стоит, счастливая, кланяется!
"Как хороша!" - слышится со всех сторон.
"Кто это там, у рампы? - Марго заметила стройного худощавого юношу, который стоял, не сводя с неё глаз, и прижимал к груди букет золотых хризантем... - Странный какой, он будто о цветах позабыл! Ба, да у него слезы... их он тоже не замечает - текут по щекам! Надо же... а взгляд-то какой! Да, кто ж это? Интересно..."
Его черты показались ей странно знакомыми, где-то она его видела... может, во сне?