Я тяжело вздыхаю и снова начинаю играться с собачкой, которая уже не тявкает, а лишь забавно виляет хвостиком. После чего перебирается ко мне на руки. Мама даже не реагирует на это. Я начинаю забавляться с песиком, и тут Варя решает погладить его. Все происходит в считанные секунды: мама с вскриком вырывает животное у меня из рук, рука Варвары так и повисает в воздухе в незаконченном движении.
— Не смей дотрагиваться, ведьма проклятая! — шипит мама на Варю. И всё. Ксения будит Химеру.
— Да тебе собака дороже твоих дочерей. — Варя не говорит, она сипит от злости. Внезапно в кухне с неприятным шорохом и скрежетом начинают двигаться предметы: стулья, ножи, вилки, тарелки с чашками ездят взад-вперед, словно кто-то дергает их за веревочки. Еще чуть-чуть и они сорвутся со своих мест, летя в стены и разбиваясь о пол. Сестра в гневе, я бы сказала, в бешенстве, она не контролирует магию, выплескивая ее в реальность. Химера, словно бомба, готовая рвануть и уничтожить. Такое я видела пару раз за всю жизнь. Все-таки Варвара очень сильная.
— Всю свою жизнь ты только и делала, что игнорировала нас! Мы были хуже собак для тебя. Щенков лучше пристраивают в семьи, чем ты обращалась с нами. Как же я тебя ненавижу! — Мама вскочила и, прижимая скулящую собаку к груди, с ужасом смотрела на Варю. — Как же я хочу, чтобы ты сдохла!
— Варя! НЕ СМЕЙ! — я вскакиваю с диким криком, понимая, что сейчас Варька совершит страшное и нечеловечное. — Пускай не любила! Она не стоит, чтобы ты переживала потом за нее! Оставь! Подумай о Кевине!
Не знаю, почему вспомнила Ганна, но это подействовало моментально, будто я нашла невидимый выключатель Химеры в сестре. Найти и обесточить — миссия выполнена.
— Уходите… — мама шепчет, на ней лица нет, вся белая с широко открытыми глазами от ужаса. Она в миг как-то постарела на глазах, будто ужас сорвал весь покров ее обманчиво-молодого вида. — Уходите и не возвращайтесь… Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой… Уходите.
Я вижу, как Варя горько ухмыляется, а в глазах слезы. Вот и всё. Прозвучал главный ответ на главный вопрос всего нашего существования. Мы обе были ненужные, как собаки-бродяги. Поэтому всю жизнь ищем хозяев, остро реагируя на любое проявление чувств к нам, похожее на любовь: неважно Савов, Ганн или Оденкирк. Просто приди и погладь по шерстке.
— Пойдем, — я подхожу к сестре и увожу ее из квартиры. Варя тихая, сутулая, старается сдержать слезы, закусывая губу и смотря вверх, вздернув подбородок — наверное, думает, что так дольше продержится и не заплачет.
В машине она набирает смс, я даже знаю кому — темно-рыжему парню с медовыми глазами и поцелуями. Он будет ее хозяином, станет утешителем. Варя забудется в нем и спасется.
А мне в ком спасаться, когда сама отказалась от протянутой руки и сглупила в суде? Хотя есть Виктор, только он не поймет, не приласкает, так как не умеет сопереживать и женские слезы его бесят.
— Я смотрю, встреча прошла жарко, — Макс вздыхает, заводя мотор.
— Да, как в аду. — Почему-то мне больно, но не настолько, сколько Варе. — Гони, Макс, домой. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.
— Да не вопрос. — Хмыкает водитель, нажимая на газ, и выезжая на своем шикарном автомобиле из двора. Мы молча смотрим в окна, где каждая думает о своем, осознавая всю свою неполноценность и ненужность. Неприкаянные. Вечно несущиеся куда-то. Две собаки-бродяжки в поисках своего человека.
Когда-нибудь нас пристрелят, как сосед пристрелил нашу собаку, или издохнем на бегу, загнав себя до изнеможения…
Брод
Порталы Химер устроены неудобно: их меньше, чем в том же самом Саббате. Это сеть, похожая на метро, карта которой есть у каждой Химеры, даже приложение для iPhone создали. Порой, чтобы добраться побыстрее до какого-нибудь места, приходится пройти через три-четыре портала, а затем еще добираться на своих двух. Поэтому среди Химер часто устраиваются нелегальные порталы: все зависит от расстояния прокола пространства, а также сколько нужно, чтобы проработала дверь и сколько раз ею можно воспользоваться. Самые сложные те, которые подогреваются магией Инициированных: порталы работают только здесь и сейчас, пока на них действуют чары.
Поэтому до Вяземки мы добирались сами. На машине. В этот раз транспорт был выбран попроще, а не как у Макса; за рулем была Варя, которая, первое что сделала, когда исполнилось восемнадцать — побежала на курсы вождения.
Машина плавно съехала с обочины к старому дому с голубой облупленной, выцветшей на солнце, краской. В окнах с резными, когда-то белыми, наличниками зияла темнота и пустота. Дом мертвый. Это было понятно по запущенному, безжизненному виду, с покосившимся забором и заросшим садом. Отголоски прошлого, а именно нашего с Варей детства, прочитывались по знакомым до боли деталям: на кирпичной кладке фундамента краской написаны наши имена, подкова, прибитая наудачу у входа, которую нашли в поле, куст сирени, посаженный мной, разросшийся и одичавший.
— Что-то мне страшно в дом входить. — Прошептала я Кевину, который с таким же выражением лица, как у меня, осматривался вокруг. Выглядел он странно, одетый не для этого места: белоснежная дорогая майка-поло, джинсы, слиперы на ногах — образ для отдыха на курорте, где в программу включен теннис и гольф. Вяземка всего этого не имела. У нее была особая программа для нас.
Кевин по-дружески обнимает меня, пока мы стоим и смотрим на Варвару, открывающую дом. Приложив некоторые усилия, дверь поддается и с противным скрежетом ржавых петель распахивается. В доме темно, пусто и страшно. Мы стоим и пялимся на вход — на эту черную дыру в иной мир.
— В конце концов, я ведьма или кто? — Варя спрашивает саму себя, внушая бесстрашие, чтобы войти внутрь. — Да и колдун тут тоже имеется.
Кевин прыскает со смеха в кулак, смотря на робкую Варвару. Для него это забавно, я же понимаю сестру. Для нас войти туда, как окунуться в детские кошмары и загробный мир.
— Пошли, — я хватаю Варю за руку, и мы, подобно космонавтам, сходящим на новую планету, заходим в дом. Глаза медленно привыкают к темноте помещения. Воздух спертый, влажный с запахом гнилой древесины. Наверное, где-то протекла крыша. В сердце болью отзывается знакомая обстановка: старый бабушкин стул, часы со сломанной кукушкой, которые уже не работают, посудный шкаф с кастрюлями.
— А здесь чисто, — я замечаю, что нет ни паутины, ни мышиного помета, ни пыли, ни мертвых мух.
— Прислужницы отлично поработали, — бормочет Варя, выпуская мою руку, и смело идет внутрь дома. Сзади меня входит Кевин, который молча оглядывается. Его больше заинтересовала кадка, которую мы когда-то использовали для воды из колодца, и ухват, которым бабушка вытаскивала глиняный большой горшок, когда готовила в печи.
— Это что? На медведя ходить?
— Нет. Это ухват. Бабушка его еще обзывала рогатиной. Он для того, чтобы горшки из печки доставать.
— Печки? — Ганн удивленно смотрит меня, явно не понимая меня.
— Говоришь, процесс заклинания завершен?
Он хмыкает, улыбаясь.
— Ты ответила в стиле Реджины.
Я смущенно отвожу взгляд. Саббат — больная тема для нас. Мы оба по нему тоскуем, выдворенные оттуда, возможно, навсегда. Только я пробыла там лето, а Кевин всю жизнь, росший под надзором своей опекунши — директрисы школы Инквизиторов Реджины Хелмак.
— Слушайте, а прислужницы хорошо поработали, — Варя выходит довольная из глубины дома. — Чисто кругом, крышу залатали, водопровод работает, даже свежее белье оставили.
— Пойду, туалет посмотрю, — я кошусь в сторону Ганна.
— Что вы так суетитесь насчет туалета? — Кевин хмурит брови. Нет, все таки он не для Вяземки. Его весь вид так и кричит, что он не из России, и в такой глуши никогда не бывал.
— Ты в Индии был? — Варя намекает ему на то, что его ждет за пределами дома.