А она… она была другая. Первая и единственная умная женщина, которую встречал. Равная. Выше даже.
– Вы знаете, есть у меня одна слабость. Я верю в предсказания и судьбу. В то, что каждому предначертано своё. Раньше вон там, над нами, на набережной, сидел старенький-престаренький хиромант. Я была у него однажды. Ровно 15 лет назад. И знаете, сбылось. Всё сбылось.
– А я тоже сбылся? – горячо спросил Анховский, начисто утративший с ней врожденную способность ловко, по-светки флиртовать.
Она промолчала. В ее судьбе вообще не досталось ни строчки Анховскому.
Зато досталось ещё свидание. Третье.
– Приходите завтра в 7. На улице за памятником, отель “Берег”, первый по счету.
Анховский прибыл в “Берег” на 20 минут раньше и непривычно, даже глупо прятал глаза от девушки на ресепшене. Пока та не выдала милосердное: “Не у вас забронировано на 7? Проходите”.
Паника, внезапная и жгучая, словно кинжал между лопаток, застала его в двух секундах от загаженного душа до застарелой кровати. Они никогда о таком не говорили, ни разу не целовались.
Закат ещё светился, божественный, розово-золотой, запертый где-то за задернутым окном, когда — остроугольный лиф, застежка — сатиновая блузка облизала, скрыла острые лопатки. «Я завтра уезжаю», — сообщила она.
На набережной у церквушки снова сидел хиромант. Семьи. Дети. Пары. Уличные музыканты. Факиры.
— Мы ещё увидимся? — спросил Анховский.
Первый и последний раз он у всех на виду держал ее за руку.
Промолчать. Не услышать.
— Приезжайте в Ялту в следующем году, в августе. Я буду ждать вас здесь, у церкви.
Часом позже он уже гулял один. Внутри было тихо и пусто, так тихо, что не спасали даже шумные гогочущие улицы — звенящие голоса чьего-то счастья. Ушла. Убежала. Не осталась даже до утра.
Тут все нити, плотные, тугие, ровные, натянулись до хруста, и одна, та, кажется, где они должны были красиво, бесславно расстаться, лопнула с хрустом от ее смеха. Точно ее. В красном платье. В стульчике какого-то шарлатана-художника. Рядом вился, как шершень, какой-то плотно сбитый, средних лет господин. И всё повторял: «Возьмите слева. Вот так. У моей жены восхитительный профиль».
У моей жены. Боже, как глупо! Как жутко! Как очевидно.
Анховский снес все до одной чьи-то продающиеся картины, как-то извинился, шел, шел, шел, глухой до криков и угроз. Словно над головой натянулся тугой, страшный, ничего не пропускающий пузырь.
Она могла кричать, лететь, сбивая туфли, следом. Но она не двинулась, не встала, даже не посмотрела. Только уголки ее улыбки под кистью отчего-то показались художнику фальшивыми.
Через год в Ялту она не приехала. И через 2. И через 3. Он считал шаги от церквушки до алкомаркета долгие невозможные 5 лет.
Поразительно, как одно спонтанное мгновение становится точкой отсчета. А дальше всё быстро: не замечаешь ни времени, ни-че-го.
Ялта менялась, хорошела, цвела. Но без неё всё равно была переливчатой и пустой, как новогодняя игрушка. Такой же пустой, как Москва, в которую он вернулся, виноватый, как к брошенной любовнице…Как любой другой город.
Он остался на кафедре, получил квартирку, пропустил через свою постель ещё несколько десятков красавиц, на одной из которых женился в 29 лет. Его же, собственно, бывшая студентка, она смотрела на Анховского как на неизбежную ступень реализации. Он нередко предпочитал ей сперва ранние свои исследования, а потом и докторскую. У них всё сложилось. Получилось даже два чудесных ментально и физически здоровых малыша.
ЕЕ он не забыл, конечно. Каждый год вывозил семью в Ялту. Пока однажды вместо ручных вертлявых непосед не зашагали, пришлепывая, по набережной особи с него ростом.
“Тебе нет! Дела никогда не было до детей! Как и до меня, в общем-то!” – отвратительная суматошная сцена в изумительном как по живописности, так и по цене отеле.
Упорхнули – все три его честно выращенных ребенка, совковый, полностью оплаченный долг перед Отечеством. Старшенькая наконец сложилась: с легкой руки Анховского тоже доктор наук, практикующий психолог. Ее им написанная диссертация – получите, распишитесь… Перешагнула его всё-таки, отчаявшаяся и постаревшая. Прожила в Великобритании до конца своих дней и так никогда больше не вышла замуж.