Дети. Дети иногда отвечали на звонки. А ей он ни разу не набрал – просто не хотелось.
В сердцевине своей карьеры – на часах, само собой, биологических слегка за 50 – он подвизался читать лекции в неком именитом петербургском университете.
В этот раз она вчитывалась в расписание, располневшая, в нескладном костюме, до неправдоподобия молодая. Что-то было не то, какое-то отсутствие колебаний пространства, словно ровная поверхность там, где раньше ревело живое, жаркое, страшное. Но она — Ялта, набережная, фисташковое мороженое – одно лицо.
Она сказала: «Здравствуйте, вы, должно быть, доктор наук из МГУ. Приехали к нам…»
Она что-то ещё говорила. Не она — элемент системы, всего-навсего неопрятная, кем-то осквернённая комбинация генов.
«Вы садитесь-садитесь».
Он на кафедре.
«Хотите чаю?»
Анховский хватается за улыбчивую черно-белую фотографию на стене, но все равно падает, тонет.
«Мария Августовна Степанова,— поясняют ему, — бывший декан физико-математического факультета. А ещё моя мама. Умерла от рака 15 лет назад».
Судорожно дыша, вращая глазами…
«Серафим Андреевич, что такое? Вам плохо?»
Держась за стол, тумбочку, стену.
Как умерла? Она не могла умереть, не имела права.
Как умерла? Бросила его? Бросила неужели?
«Леночка! — вопила женщина. — Леночка, вызывайте скорую!»
Ялта все ещё кружила по улицам ее спокойный, хорошо поставленный голос. Он застрял то ли в нотах уличных музыкантов, то ли в общем шуме безостановочных толп.
Анховский снова приходил к церквушке каждый день. Ждал.
Опаздывает, как всегда. Зараза.
«Идите домой, Серафим Андреевич, — хиромант поднялся и сложил стульчик, — ещё не скоро».
«А она придёт?» — поинтересовался Анховский.
«О, непременно!»
Он обменял квартиру в Москве на домик в Ялте. Разбил огород, виноградник. К нему прибилась даже всё ещё хорошенькая местная вдовушка, чьи дети и внуки развелись у них, как насекомые.
А Анховский просто ждал. Читая малышке сказки, показывая через микроскоп какую-то лягушку, обхаживая виноградники. Тихо ждал.
Когда его вторая жена умерла, дом затих. Совсем затих. Но Анховский продолжил ждать.
Хироманта сразила старость — похоронили ещё в ноябре. Анховский ждал. Всё ещё ждал.
Скоро.
Их разлука, наконец, подходила к концу. И дыхание спирало, и дрожь в коленках, совсем как тогда, в юности. И снова будет день, и красное платье, и скользкие закатные трели на смуглой под его медвежьими руками спине.
Чтобы скоротать время, он поставил на набережной раскладной стульчик, табличку «Гадания и психоанализ». И стал ждать.
Он знал, она уже скоро.
События и герои вымышлены. Любые совпадения случайны.