— Простите, — говорит она, желая сказать что угодно, но не это. — Материнские сомнения перевешивают любой рассудок.
Только теперь Нед поворачивается к ней, двигается медленно, но верно. Она наблюдает с видимой прохладой, но взгляд её смягчается ровно так, как любят мужчины. Хотя этого конкретного, конечно, нельзя впечатлить соблазняющим взглядом.
— Значит, это было беспокойство матери? — в его серых глазах — тьма, и, боги, есть что-то восхитительное в том, что она сумела разозлить Неда Старка, заставила его сердце биться в негодовании. Уголки её губ дергаются в торжествующей улыбке.
— За него девочка заплатила столь высокую цену?
— Цена была куплена кровью моего сына, — прохладно напоминает она. — Вашего будущего короля.
Нед смотрит на неё, и она понимает с ужасающей ясностью, что холод — не всегда застылость. Она видит, как злость стелется по его напряженному телу, подобно излюбленным северянами плащам, — обволакивающим, пока не наступает комфорт. Нед терпеливый человек, понимает она. Он умеет ждать, как не умеет никто.
— Я сожалею о боли вашего сына, — заключает он; Серсея подмечает, как язык его складывает слова в северной манере, как выверено и точно обрывает их в нужный момент. — И надеюсь, что Ваше Величество так же сожалеет о горе моей дочери.
Она кивает головой, и светлые волосы струятся по озябшему плечу.
— Одной из ваших дочерей, верно.
Нед ожесточается, с его медленно раздувающимися ноздрями и пальцами, намертво сжатыми в кулак.
— Арья юна, — цедит он, — и еще не научилась усмирять волчью кровь.
Волчья кровь, с усмешкой думает она. Имела бы её Мирцелла, будь её матерью милая покойная Лианна, любил бы её тогда Роберт? Защищал бы её перед другим королем?
Нет, понимает она сразу, её муж не может — и никогда не мог — сделать то, что делает Нед Старк для своих детей. Он не имеет таких качеств. Взгляд Серсеи скользит мимо лица Неда, мимо его широкой груди и ног. Он не выдающийся мужчина и не миловидный, не сильный, не страстный, не кипящий горячей кровью. Он идёт вразрез со всем, что Серсея знает о мужчинах.
— И как же она этому выучится?
В этот раз Нед смотрит долго. Он никогда не смотрел на нее с вожделением, — только с жалостью, с беспокойством, с извинениями…
А теперь с презрением.
— Простите меня, Ваше Величество, — говорит он степенно, — но не мне составлять вам компанию. Я вынужден откланяться.
Нед проходит мимо, не сказав более ни слова, и внутри неё вяжется узлом.
В нем есть что-то, достойное желания, если не желанное.
***
Этой ночью, пока Роберт налегает на неё и дышит потом и вином, Серсея закрывает глаза и представляет себе жёсткие черты и серые глаза. Она была бы лучше его рыбки, думает она. Потому что Серсея умеет услаждать, если между её ног — любимый мужчина.
***
Она по-своему извиняется, бесшумно проходя в покои Десницы Короля. Её присутствие не приносит Неду видимого удовольствия, но Серсея — искусница в вопросах манипуляций. И стоит ей вскользь упомянуть имя Сансы, хрупкий лёд чужого равнодушия пускает первую трещину.
— Ей нравится здесь, — цедит он.
— Единственной из всех Старков.
Он не пытается отрицать, но этого она и не ждала. В некой мере это забавно: пытаться говорить на языке Королевской Гавани. Нед слишком прямолинеен, слишком честен для мнимой вежливости и натянутых улыбок, посредством которых здесь выживают.
И вряд ли он выживет.
Пальцы Серсеи ложатся на гладкое дерево его письменного стола; он стоит напротив, опираясь кулаками на него же. Он никогда с ней не переспит, отчётливо понимает она, но если бы ему пришлось — он бы её не удивил.
— Вы счастливы в браке, Нед Старк?
Его губы замирают в вопросе.
— Ваше Величество?
Её взгляд взметается вверх, чтобы пересечься с его.
— Только счастливый в браке желает вернуться к своей жене, — Серсея останавливает механические движения своих рук, не отводя взгляда. В свете полуденного солнца его глаза кажутся почти прозрачными. — Так что же? Вы желаете вернуться к своей Кейтилин?
— Конечно, — и вот он, этот устойчивый контраст со всем, что поддаётся её пониманию: чётко, прямо, и до болезненного честно. — Может, и вам следует вернуться к мужу, Ваша Светлость?
Она позволяет лёгкой усмешке сорваться с губ, когда отворачивается от него. — Роберт скорее заметит пропажу одной из его гончих.
— Значит, вы несчастливы?
Простой, простой Нед. Брови Серсеи поднимаются в жесте иронии, но она не поворачивается, предпочитая прожигать взглядом окно у дальней стены.
— А вы, лорд Старк, оказывается, умеете видеть чуть дальше своего носа.
—…Роберт хороший человек, — говорит он.
В улыбке Серсеи нет и намека на тепло.
— Разве?
Конечно, Нед не отвечает. Как утомительно — продолжать и продолжать убеждать себя в заведомой лжи. Она пытается вразумить его: объяснить, что Роберт способен только разрушать, что Нед будет иметь дело с одними руинами да обломками. Он не слышит её сквозь толщу воды, в которую погружается сам.
Что ж с того? Пускай тонет дальше.
Ведь её восхищает мысль о нём задыхающемся; образ Неда, сражающегося за что-то, умоляющего о чём-то, возбуждает её, и тем лучше, если этот груз возложат её хрупкие руки. Серсее хочется от Неда чего-то, хочется его неудобства. Его ярости. Ей всегда хотелось изменить что-то навсегда, разбить на крохотные части, и благородный, честный, простой, скучный, потрясающий Нед — и есть та точка невозврата, которую она неосознанно желала пересечь.
— Меня учили убивать врагов, Ваше Величество, — говорит он хрипло, не сводя с неё взгляда, и это что-то меняет и в ней, двигает внутри что-то странное и важное. Вызов.
Тогда Серсея улыбается и произносит томно, как говорила бы любовнику:
— Как и меня.