— Вы все проделали хорошую работу, — сказала она.
Фревен посмотрел на нее с удивлением:
— Мы все проделали хорошую работу.
— Я хотела сказать вам про металлическую коробку под его кроватью с…
— Я знаю, Маттерс ее нашел. Хришек теперь пропащий человек, думаю, что после всего, что он сделал, от него отрекутся даже его товарищи из третьего взвода. Теперь его ждут военно-полевой суд и расстрельная команда.
Энн вздохнула.
— Око за око, да?..
Фревен прервал ее, подняв вверх ладонь.
— То, что будет потом — уже не наше дело.
— Слишком просто. Он будет расстрелян, и на нас ляжет часть ответственности за это, признаём мы это или нет. Это значит быть частью системы — до крайности уменьшить ответственность. До такой степени, чтобы вообще не было виноватых. И в конечном счете единственными настоящими виновниками в чем бы то ни было окажутся те самые преступники, те, кто преступили закон. Обычное дело.
— Обычное в чем?
— В том, чтобы замалчивать возмущение, чтобы ослабить гнев, чтобы нельзя было указать пальцем на того человека, который способствовал накоплению неудовлетворенностей. Мы уменьшаем ответственность, чтобы ликвидировать протест, а наша собственная ярость будет только общей горечью, но не восстанием. Со времен революций власть далеко ушла вперед.
Фревена позабавила эта бунтарская тирада.
— За этим фарфоровым личиком кроется дух инакомыслия.
— Я выросла среди протестующих против всего, поэтому, скорее всего, это так. Есть вещи, которые мы наследуем от своей семьи.
— Отец с утопическими мечтами, повлиявший на свою дочь?
Энн задумчиво смотрела на свой стакан с вином. Отец — политический идеалист. Мешок с дерьмом! Жаждущий свободы. Тот, который больше никому не причинит зла!
Фревен заметил ее тревогу и решил промолчать.
Увлекшийся более легкой беседой, Конрад рассмеялся в голос, глядя на то, как его пародируют Ларссон и Монро. Донован и Маттерс обернулись и рассмеялись вместе с товарищами.
— Полагаю, что теперь вы вернетесь под командование майора Каллона? — начал Фревен, наблюдая за Энн.
Внезапно она отвлеклась от своих мыслей. Что-то, находящееся поблизости, вызвало у нее безотчетную тревогу, хотя она не понимала, что именно.
— Хм… честно говоря… я хотела бы, — забормотала она, пытаясь определить, что было не так. — Я хотела бы еще остаться на некоторое время.
— Энн, я не могу сделать так, чтобы ваше назначение длилось вечно. Теперь, когда виновный разоблачен, я…
На этот раз тревога отступила, и Энн полностью сосредоточилась на том, о чем со всей серьезностью говорил ей Фревен.
Она мягко положила свою ладонь на его руку.
— Пожалуйста, я участвовала в этом деле не просто так.
— Не просто так? Мы арестовали этого типа! И вы не были посторонней в этом деле, ваши…
— Я хочу вам сказать, что буду присутствовать на допросах. Я хочу иметь возможность в этом участвовать. И… задавать вопросы.
Фревен убрал свою руку и отклонился назад.
— Почему? Скажете вы мне, наконец, зачем вы делаете все это?
Взгляд Энн перебегал с одного лица в этом зале на другое, ее глаза, как нежная, невесомая бабочка, не знали, на чем остановиться, куда опуститься. Она коснулась своими крылышками ореховых глаз Фревена. И черной точки на их радужной оболочке. Губы молодой женщины дрожали, и она наклонилась, прошептав в его щеку:
— Я хочу любить вас сегодня ночью, тогда я вам все расскажу.
Хорошо ли это, ведь совсем недавно она была на пороге смерти? Это мой ответ, моя сила. Черпать из интимной близости энергию, необходимую для того, чтобы восстановиться, как я всегда умела это делать… Лгунья! Ты знаешь, что это еще большая извращенность. Энн отбросила сомнения и решила убедить себя, что задумала это для того, чтобы не быть сегодня ночью одной. Почувствовать рядом с собой другую жизнь. Присутствие близкого человека положило бы конец ее метаниям.
Когда она встала, он остался сидеть, с бесстрастным видом, убежденный в собственной силе. Все это только чисто внешнее, Крэг. Я уже знаю твою обратную сторону. Я знаю, что ты вовсе не непреодолимая стена, каким все тебя считают. А так как он никак не отреагировал на нее слова, Энн поняла, что вывела его из равновесия.
— Сегодня ночью или никогда, — очень тихо добавила она.
И тут же к ней вернулось тревожное ощущение: что-то происходит.