— Ты сердишься на меня.
— Я устала.
— Давай сходим куда-нибудь. В театре выступает столичная труппа, дают «Некею» на изначальном языке.
Я покачала головой и отвернулась. Я любила «Некею», от неё у меня всегда что-то ёкало внутри, и не было ни одного раза, чтобы я не заплакала в финале, когда герои встречались призраками в оглушительно-белом свете софитов, а хор бестелесных голосов вёл объёмную, парадную репризу, превращая их дуэт о любви в песню об искуплении.
Но вдруг назавтра — заморозки? Так сказал сам Ёши; и я не была готова узнавать, что почувствую, когда останусь одна на ступенях музыкального театра.
— Я не хочу, чтобы ты грустила, — сказал Ёши, и казалось, что эти слова дались ему нелегко. — Я пытаюсь сделать… правильно. Но с тобой сложно правильно.
— Я предлагала тебе правильное.
— Ты не понимаешь.
— Вероятно.
— У меня есть… причины.
— Поздравляю.
— Всё непросто. Мир велик. Есть обстоятельства, и тебе действительно лучше бы держаться от меня подальше. Но если не получается, то можно хотя бы…
— «Есть кое-что, но что именно, я тебе не скажу». Ёши, это из бульварного романа, я похожа на человека, который может поверить в такое?
Он улыбнулся вымученно:
— Ты похожа на туман перед рассветом.
Я покачала головой и потёрла пальцами переносицу:
— Ёши, мне нужно работать.
Я придвинула к себе книгу, а он откинулся в кресле, запрокинул голову.
Наверное, нам обоим был неприятен этот разговор. И вместе с тем у меня не получалось почему-то сказать, как он вчера: «уйди отсюда», — а намёки Ёши предпочитал не заметить. Зачем пришёл вообще — травить душу, издеваться? Впрочем, мой муж не был силён в планировании. Должно быть, он, как обычно, увидел горящие окна мастерской и решил зайти, без каких-то особых намерений.
Прочитанное ускользало от сознания, будто витиеватые слова Уго Маркелавы были голокожими муренами с подвижным хребтом. Я упрямо гипнотизировала их, постепенно раздражаясь. Ёши превосходно умел игнорировать и меня, и наш брак, и этикет, и всё остальное тоже, — что ему стоило и сегодня сделать вид, будто ничего не произошло?
Честное слово, я была бы последним человеком, который завёл бы с ним беседу после вчерашнего.
Но, вместо того, чтобы безмолвной тенью скрыться в закате, Ёши сказал:
— Мне тихо рядом с тобой. В другом мире у нас могло бы что-то получиться.
— Ты пришёл к Старшей Бишиг поговорить о любви?
— А что, Старшая Бишиг к своим годам совсем разучилась верить в любовь?
— Старшая Бишиг верит в Род. Тебе тоже стоило бы начать.
— Роду плевать на нас. Что даёт кровь, кроме глупых границ?
— Силу, — серьёзно ответила я. — Право и ответственность. Прошлое, будущее, долг. Ты теперь Бишиг, Ёши, ты часть семьи. Попробуй соответствовать.
Он усмехнулся:
— Клемера.
— Что — Клемера?
— Клемера сегодня яркая.
Иногда мне казалось, что он и сам откуда-то оттуда — с Клемеры или других, куда более далёких небесных тел; воспитан космосом туманностей, привычен к невозможной для меня гравитации и знает с детства совсем другие звёзды. Мы общались будто бы через зеркало, случайно связавшее нас неудачным ритуалом. Ночью после концерта это казалось мне интересным, по-своему волшебным, а теперь — утомительным и безнадёжным.
— Я старалась, Ёши. Никто не скажет, что я не старалась. Перечитай документы. И не надо больше рисунков, хорошо?
Он кивнул медленно. А потом взял лист с портретом, разорвал его на клочки и ссыпал их в ящик для опасных отходов.
liii
Город замер, — или, быть может, мне так казалось, потому что замерло что-то у меня внутри. Стук сердца казался тиканьем бомбы, а пошедший по реке лёд — сдвигом тектонических плит.
Сложно сказать, откуда точно взялась тревога, разлившаяся по венам каплями Тьмы. Быть может, всё дело было в упрямых слухах о будущей войне, что всё ходили по кулуарным разговорам; а, может быть, в том, что ещё одна колдунья проснулась однажды в хищное утро, и в её безумных глазах всем нам казалось теперь будущее.
Подозревала ли я в чём-нибудь Ёши? Будет ложью сказать, что ничего не дрогнула у меня внутри, когда он говорил об «обстоятельствах»; не меньшей ложью будет заявить, будто я не подумала о его возможной связи с убийствами, или о странных исчезновениях, или о подозрительных оговорках. Всё это были совсем не те слова, которые можно было совсем пропустить мимо ушей, и вместе с тем я очень не хотела обо всём этом думать, и голова моя была занята совсем другими тревогами.