— Как мне добраться отсюда до Бездны?
— До Бездны? — глупо повторил Ёши, забыв, кажется, все свои витиеватые формулировки.
— Да. Где она открылась?
Мы переглянулись. Лунные не от мира сего, я это помнила; и всё-таки, это был какой-то новый уровень абсурда.
— Нужно поскорее добраться до Бездны, — «пояснил» лунный.
И о чём-то задумался.
А я вдруг вспомнила, где видела его лицо. Оно смотрело на меня из книг о древних временах и отражений. Двоедушники называли его Усекновителем за то, что когда-то он сражался вместе с Большим Волком и отрубил голову Крысиного Короля, а до того, во времена, когда не было истории, — наказал кого-то ещё.
Мохнатые забыли, а колдуны помнили: Усекновитель карал тех, кто отказывался от крови во имя Леса. Он будил в них хищное утро, он отдавал их души Бездне, он опускал на их шеи тяжёлый двуручный меч.
Он был смертью для всякого, кто не был достоин своего предназначения. И на жутких гравюрах у лунного рыцаря были латы, и сплошной шлем, и крылья, выкованные из метеоритного железа, — но не было ни чувства, ни сострадания, ни человеческой воли. Оттого казалось, будто у него и вовсе нет своего лица — только мёртвая маска и провалы вместо глаз.
Колдуны верили, что он давно сгинул, вместе со своей мерой справедливости и своим проклятием. Но образ его жил в отражении, которое глядело на меня из тени ритуального зеркала.
lxxiii
— Мне страшно, — едва слышно прошептала я.
Это были плохие слова, стыдные, недостойные порядочной колдуньи из Большого Рода. Но Ёши не стал смеяться, только приобнял меня за талию и опустил подбородок на мой затылок.
Мы стояли у окна в холле третьего этажа, и оттуда видна была крутая улица, спускающаяся к набережной. Лунный шагал, ногами в носках по асфальту, трогал пальцами нежную июньскую листву и разминал шею.
— Ты узнал его?
— Лунного?
— Усекновитель, — слова никак не хотели покидать горло. — Ёши, это Усекновитель. Безликий рыцарь. В городе!..
Ёши нахмурился, замер, — я почувствовала, как каменеют на моём животе руки. И не поверил мне, конечно, потянул в кабинет, принялся листать книги.
Но я после того гадания с зеркалом смотрела на Усекновителя столько раз, что не могла бы ошибиться.
— Лицо как лицо, — проворчал Ёши.
Я не обманывалась: как художник, уж он-то не мог не видеть портретного сходства. Странный лунный не был похож ни на одну из иллюстраций в отдельности, и вместе с тем был похож на все разом — как оригинал похож на все свои копии.
— Когда ты просил меня узнать отражения, — хрипло сказала я, не в силах оторвать взгляд от одной из наиболее ужасных гравюр, — я видела их в зеркале, я видела их очень чётко. И никого не узнала, потому что неклассический набор, и я… никого, кроме теневого. Там, в тени, был он. Это был он. Я прочла о нём всё, что только нашла.
— Это может объясняться очень просто. Скажем, ты боишься смерти.
— Все боятся смерти. Ёши, это другое. Ёши, мне страшно.
Разве могла я чем-то навлечь на себя гнев Усекновителя? В хищное утро просыпаются недостойные; в хищное утро просыпаются те, кто предал свою кровь. Но во всём Огице сложно отыскать колдунью ответственнее меня. Всю свою жизнь я жила так, как меня научили; я затвердила Кодекс наизусть и следовала ему в каждом своём шаге; я работала, я старалась, я подчинила свою жизнь служению Рода — как и должна сделать колдунья.
За что мне просыпаться в хищное утро? Почему я, а не чернокнижники, не бездельники, не те, кто уехал вглубь материка, чтобы навсегда забыть о своих истоках?
Может ли быть, что это от того, что я допустила ту аварию в порту? Я виновата в ней, я знаю; это моя ошибка; я должна была справиться лучше; из-за меня погиб человек. Или, может быть, я голосовала неправильно? И мне следовало бы помнить о том, что любой колдун — свой, и что кровь желала бы, чтобы я оправдала Родена? Или, может, я зря рассказала Ставе всё то, что я ей рассказала?
Было ли это предательством крови?
И почему моя кровь молчала?
— Ты могла видеть Усекновителя по сотне разных причин. Что, если ты просто предсказала его приход? Мир изменчив, Пенелопа, в нём множество вариантов будущего, и ты выбираешь, какой из них…
— …правильный.
— …сбудется.
Ёши усмехнулся, развернул меня к себе, коротко поцеловал в губы.
— Знаешь, чему учат чернокнижников? Что всё возможно. Это принцип, без которого не бывает трансмутации и не бывает магии, потому что если ты ограничен в сознании — ты ограничен во всём. То, что мы называем запретным, они называют диким. Когда мир дрожит и существует сразу в бесконечном числе состояний, а кровь говорит тысячей голосов, ты выбираешь — какой из них слушать.