Я очень захочу ей поверить, но — почему-то — у меня никак не получится поверить до конца.
Что они чувствовали тогда, эти порядочные колдуны, приговорившие собственную дочь к смерти во имя будущего островов? Мадс скажет: гордость; а когда она провалилась и не справилась, опорочив честь Рода — пожирающий душу стыд. А Кирстен всё-таки разведётся с ним, и плещущееся в её голосе отчаяние будет звучать для меня эхом всего того, что говорила когда-то моя мама.
— Он колдун больше, чем человек, — скажет она, промакивая уголки глаз платком. — Я думала, что он прав, и что мы должны быть верны своему прошлому. Но что-то из того прошлого, право слово, устарело!.. И место ему в дальнем углу склепа.
Будет много неудобных, царапающих лёгкие подробностей, и обвинений, которые нельзя уже будет за давностью лет подтвердить, и грязи, которую не полагается выносить из Рода. После того заседания Ливи впервые за десять лет позвонит маме, и, конечно, она никогда не сможет простить её до конца, — но сковавший их мёртвый лёд всё-таки тронется.
Но пока до этого было ещё очень далеко, и Става, вытянув ноги поверх вычерченных белым ритуальных линий, подкинула в руке нож с выгравированной на рукояти лаской и вертела так и эдак: с чего бы было Ханне истерить? Вы же отбитые все, не так ли, — так что ей стоило быть отбитой до самого конца, и при чём тут убийства?
Ханне была тихой, домашней девочкой, и, пока взрослые взывали к её чести, она стояла молча, опустив голову. И только позже, принеся добрый десяток клятв, она плакала на плече у Метте: я не могла, я не могла, я не могла!..
Может быть, это и в самом деле был низкий страх перед смертью, какой нельзя чувствовать порядочной колдунье. А, может быть, суть вовсе в другом: в том, что Ханне увидела в тайных коридорах, во влажной глубине подземного лабиринта, где сама темнота дышала Бездной, две опустошённые гробницы. Даже если ты самая достойная из дочерей островов, ты можешь быть готова пожертвовать собой ради Рода — но не ради чужой фантазии, из-за которой уже бессмысленно погибли другие.
Ханне чувствовала себя преданной. А Метте была зла, зла на всех и на всё, зла на отца, поставившего власть и силу выше собственной семьи, и на мать, неспособную дать ему отпор, и на всех колдунов мира, совершенно безразличных к маленьким изломанным судьбам.
Метте приехала в Холл, чтобы поговорить с Серхо, но не смогла произнести ни звука: данное Мадсом обязательство запечатало в ней слова. Но нельзя ведь это, действительно, оставлять так!..
Они должны заплатить за это — и они заплатят.
Если Ханне считали тихоней, то Метте — лёгкой на подъём хохотушкой, от которой не стоит ждать ни серьёзности, ни больших решений. И в убийстве чернокнижников видели внутренние разборки или сложные интриги, но никак не месть испуганной девочки.
А Метте, хохотушка или нет, была настоящая Морденкумп. И она решила со всей ясностью: она убьёт тех, кого узнала в тех залах Ханне, и весь план чернокнижников — так или иначе — рухнет; либо от того, что погибнет кто-то незаменимый, либо от того, что выжившие перегрызутся за власть, либо от того, что полиция всё-таки посмотрит на убитых достаточно внимательно.
Метте взяла из хранилища чистое метеоритное железо, и оно, покорное её воле, растеклось вдоль тела непроницаемыми латами. Метте была сильна, неузнаваема и пахла одним только космосом, который лисы не умели понять. Метте сливалась с тенями, подолгу стояла в темноте, собираясь с духом, а все осевшие на латах примеси вминала в ядро металлического шара, чтобы аккуратно закопать его в саду.
— Я знала, — тяжело резюмировала Става, — я с самого начала говорила, что вы все — долбанутые!
Проще всего было с Тибором Зене. Старик успел потянуться за зеркалами, но Метте растоптала их все, а потом наступила самому Тибору на грудь, переломав рёбра. Матеуша она встретила в Холле совершенно случайно и не успела посмотреть, как он станет умирать: её спугнули голоса, и весь вечер Метте нервничала и грызла губу, надеясь, что её всё-таки не смогут узнать.
Но с Асджером Сковандом было едва ли не труднее. Тогда Метте вела голая ярость, а она — плохой советчик: Метте потянуло на прочувствованные речи, и Асджер бежал от странного воина в металле, желавшего ему смерти.
Была глубокая ночь, город спал, и Асджер не нашёл ничего лучше, чем войти в ворота особняка Бишигов. Это было, по правде сказать, неплохое решение: у него было приглашение от Ёши, товарища по покеру и любителя запретных гаданий, и за спинами десятков горгулий Асджер мог почувствовать себя в безопасности.