- Он должен умереть, чтобы никто больше не пострадал по его вине!
Мои пальцы ощущали гладкий курок. Одно движение руки отделяло Томаса от смерти, отделяло меня от того, чтобы стать убийцей. Глупая я. Я была уверена, что смогу сделать это, смогу хладнокровно забрать чью-то жизнь. Пальцы, словно, отказывались повиноваться. Все мое нутро противилось этому.
- Анна, подожди меня снаружи.
Верен вытянул вперед раскрытую ладонь, и я вложила в нее заряженное оружие. Я вышла, закрыла уши руками и сползла по стене возле дверей. Томас кричал, угрожал, умолял. А потом раздался выстрел, и наступила гробовая тишина. Все, что я чувствовала в тот момент - жгучее желание поскорее убраться из прогнившего насквозь беспощадного мира хищников.
Верен спокойно вышел из кабинета мэра и улыбнулся так лучезарно, что мне оставалось только удивляться его самообладанию.
- Пора возвращаться домой, дочка. Ты нужна моему сыну.
Ром. Мой Ром. Я иду к тебе.
По дороге домой Верен рассказал о том, что все те месяцы, которые я искала Томаса и готовилась к нападению, его помощник из лагеря следил за мной. И только благодаря этому я осталась жива. Когда же я спросила, чем и кем жил мой муж во время моего отсутствия, наставник сказал единственное слово, и оно мне не понравилось. Элена.
Глаза выцарапаю, но Ром снова будет мой. Хотя теперь я не была так уверена в своей кровожадной природе. Возможно, именно по причине моей неправильной хищности я сломалась в детстве и не смогла адаптироваться в большом городе.
Я помню школу вегов. Вместе с ними я посещала занятия по теории хищности и не могла связать все, о чем слышала в те годы, с собой. Меня обвинили заочно. Из-за неправильного гена в моих днк структурах они считали меня хуже их самих, ни за что осудили и ожидали от меня отвязного поведения хищников. В конце концов мне надоело биться головой в их глухие стены, пытаться доказать всему миру, что моя природа не моя суть. Почему я не вег? Почему?!
Непонятая, отвергнутая, изгнанная из дома собственными родителями, которые сами и обвиняли меня во всех смертных грехах - любых бедах, которые случались в нашем селении. А ведь никто не спрашивал меня, почему я впервые сбежала в город хищников. Хотя, скорее всего, я бы не рассказала маме о том случае в автобусе, когда на стоянке возле музея все дети стали кричать на меня, обзывать последними словами и указывать на двери, говорить, что именно за ними было мое место. Я плюнула и вышла, а спустя неделю попала в полицию за бродяжничество. Тогда я и поняла, что не так плох был мир хищников, как его представляли себе веги. В нем правил закон силы, а не предрассудков. Я помню те долгие часы, которые сидела перед отцом, а он кричал на меня, говорил, что я опозорила его семью и все его племя. Я бы могла рассказать родителям о том, что дети вегов сами выгнали меня из автобуса, но мне бы снова не поверили и к прочим моим грехам в очередной раз приписали бы вранье.
Все изменила профориентация. Меня определили в никуда. Даже родители поверили, что я не была способна справиться с детскими тестами вегов. Я до сих пор помню эти наивные вопросы и могу ответить на любой. О чем я жалею? О тех двух часах, что потратила, отвечая на их дурацкие вопросы! И о том, что смела надеяться...
Меня увезли из места, которое долгие годы я считала своим домом, увезли собственные родители. Я чувствовала себя неприглядным домашним питомцем, которого добрые хозяева однажды взяли в свой дом, а годы спустя решили, что ошиблись. И передумали о нем заботиться.
Лагерь оказался странным местом. Там жили и хищники и веги. И они как-то ладили между собой. Я ненавидела их всех. Мне сказали, что я должна жить с другой девушкой, но я сразу отказалась от этой затеи. Я пошла в псарни, где увидела натасканных сторожевых псов, которые скалились и рычали в мою сторону. Я решила, что среди них и было мое место. Почему? Мне казалось, я была похожа именно на них. Я знала, что животные, в отличие от людей, навсегда останутся верны тому, кто завоюет их доверие. И спустя несколько недель овчарки стали моими первыми и единственными друзьями. Когда кто-то пытался приблизиться ко мне, они защищали меня, как свою. А я, подобно им, скалилась и рычала, даже издавала лающие звуки при виде любого, кого заносило к нам в гости. Я выбиралась по ночам за едой, воровала из открытых амбаров, отчего-то мечтая, чтобы меня уличили в этом и выгнали из лагеря. Но никому не было дела до одной грубой клыкастой спятившей девочки, которая, как они думали, даже не считала себя человеком.
Когда я впервые увидела его, я вновь ощутила себя невероятно беззащитным маленьким ребенком. И боялась я себя рядом с ним. Собаки завиляли и радостно поскуливая стали облизывать руки Романа, который выпустил их из общей клетки, а я забилась в угол и с ненавистью глядела в его невероятные цвета сосновой коры глаза. Он подошел и протянул мне руку.