Не ясно, сколько времени прошло, но Женя наконец сказал, и его слова порвали в клочья это вязкое напряжение, заполнившее машину, словно весь снег, что был в радиусе километра обрушился на машину:
- Осталось немного. Скоро огонь погаснет.
Лена встрепенулась, насколько это было возможно. Сон сошел с её глаз так же быстро, как начало улетучиваться тепло из салона авто.
Женя подкинул последнюю веточку.
Лена не могла произнести ни слова. Она свернулась калачиком у Влада под рукой и стала тихонько плакать. Влад всем сердцем хотел её утешить или как-то подбодрить, но единственное, что он смог из себя выдавить было то самое пресловутое «Не расстраивайся». После чего Женя, уставившись в лобовое стекло, засыпанное снегом, произнес:
- Я еще не закончил. Не закончил то, что хотел. Изучить и уничтожить гадов. Я бы не хотел принимать смерть здесь. Я не готов принимать здесь поражение. Но мы не сдались даже перед стихией. Древнеримские гладиаторы могли победить льва, лишь голыми руками, но даже они не могли справиться со стихией. Вы стали мне друзьями за то короткое время, что мы пережили вместе, и я рад был проехаться с вами…
Лена всхлипнула и громко зарыдала. Потух последний огонек, и Женя больше не решился говорить. Он молча протянул руку Владу. Тот её пожал. Затем Влад понял, что сейчас кроме него никто Лене не поможет, положил руку ей на голову и заговорил:
- Я очень плохо говорю речи, никогда не выступал на публике, но я себе не прощу, если не найду слова. Жень, ты помогал мне с момента нашей встречи, хоть мог этого и не делать, честно сказать, я рад, что встретил тебя, пусть и в вонючей тюрьме, - Влад запнулся, - Лен, послушай. Ты ведь знаешь, почему я пообещал доставить тебя в Питер? Я тебе расскажу. Ты всегда хотела стать хранительницей очага, завести семью и найти дом, спокойный и безопасный. Стать настоящей женщиной, счастливой. Я знаю это. Но для меня помочь тебе в этом – не единственная причина. Для меня ты всегда была такой. Заботливой, доброй, светлой, искренней… настоящей. Я дал тебе обещание, и единственное, о чем я жалею, сидя здесь – это то, что я его не исполнил. Прости меня, это должно было закончиться иначе, но больше идти некуда. Придется остаться и заснуть в последний раз.
Вопреки ожиданиям, не было слез, Лена просто подняла не Влада красные от соли глаза, а затем снова уткнулась в него носом. Она проговорила всего несколько слов:
- Спасибо, Владик, мне с тобой повезло.
Женя перелез на заднее и закрыл Люк, чтобы сэкономить тепло. Лену посадили в центр и сели, в ожидании холодного сна. Лишь у Жени возникла мысль достать из кармана нож и лишить страданий друзей, а затем и себя. Но он отбросил эту мысль. Стекло машины, занесенное снегом, начало покрываться инеем. Воздух остыл. Лишь под грудой накидок ещё оставалось тепло. Троица зарылась в неё с головой. Если бы они открыли люк теперь, они бы увидели, что город можно рассмотреть, так как небо посерело. Снежные тучи ушли, а крыша машины блестела на солнце. Но они этого не увидели. Холод и сон парализовал их. Постепенно машина промерзла, и тогда трое наконец погрузились в последний сон.
Спустя некоторое время снаружи гул мотора. Естественно, его никто не услышал. Гул мотора приближался, пока не затих совсем рядом. Вскоре, крышка люка была взломана и открыта снаружи. Не успела примерзнуть. Внутрь залился свет солнца с ясного неба, которое было не видно, ведь стекла были завалены снегом.
- Не зря притаранил я суда санки, во, как пригодилися, - сказал немолодой мужчина, заглянувший в салон через люк, - и двери поди не отрыть уже.
Старичок, несмотря на заметный возраст, весьма ловко нагнулся и постучал по комку из накидок и одеял на заднем сидении.
- Подымайся, а то совсем околеешь.
Глава 23.
Василий Иванович был старым фермером. Всю жизнь он прожил в своём деревянном доме, в нескольких километрах от Томска, в деревне. Он был счастлив, ведь у него было и хозяйство, и жена, с которой он мечтал состариться вместе, и дети, двое крепких ребят, уехавших в Москву, покорять столицу. Но, как и у его соседей, как и у его друзей из города, куда он возил свои овощи на продажу, как и у человечества, с приходом тьмы все обрушилось не сразу. Сначала ему позвонили сыновья, им тогда было по девятнадцать, сказали, что сейчас же отправятся к нему и будут первым же поездом, это было еще во времена пандемии, они чудом не заразились и хотели ехать в деревню, где было безопаснее. Максимум было ждать через неделю. Но прошло две, прошел месяц, наконец по радио начали передавать о карантине города, о страшных смертях, волне смерти, о военной готовности столицы, все это Василий слушал, в надежде узнать, что происходит с его сыновьями. После чего прошел уже год, тьма уже давно захватила всю планету, а сыновья так и не приехали. Его жена каждый день рыдала, пока силы не кончились, и она не слегла с пневмонией. Она умерла от болезни и горя. И Василий остался один, с надеждой, что сыновья его всё ещё живы и едут к нему. Он каждое лето садил овощи, а зимой кушал их, как ни в чем не бывало, как будто тьмы и нет, лишь никогда не выходил на улицу после темноты и каждый вечер слушал радио. Он потерял свой смысл жизни, осталась лишь слабая надежда. Как бы парадоксально ни звучало, безнадежная надежда, отчаянная. Тогда он решил, что поможет любому, кто приедет к нему и попросит помощи. Или тем, кто будет в ней нуждаться. Так он и жил, изо дня в день. Одиноко и монотонно. И вот, однажды, на четвертый год после наваждения, как он это называл, после метели, которая длилась несколько долгих дней, порядка семи, как посчитал Василий, когда яростная погода оставила эту область, выйдя утром в кухню небольшого коттеджа, в который он перебрался, чтобы перезимовать, он увидел небольшую дюну снега, на вершине которой что-то загадочно блестело. Когда он вышел на веранду, снег был ему выше колена. Это было неудивительно, ведь он не в первый раз видел такую бурю. Взяв снегоход у почившего хозяина коттеджа в гараже, Василий Иванович направился к непонятной блестящей пластине на вершине дюны. Он не пожалел, прицепив за собой сани.