Эмили фыркнула.
— Эта «милая старушка» лгала.
— Что?!
— Кривила душой. Лгала. Ты знаешь, что это значит: говорила неправду.
— О чём же, скажи на милость? Она созналась в своей лжи; это больше не ложь.
— А, ты про спрятанное письмо. Я не об этом.
— О чём же, в таком случае?
— Я говорю о её изложении последующих событий.
— Но что же здесь неправда? Миссис Дин тайно спрятала письмо; всё остальное происходило прилюдно. Хитклиф любил и проиграл. Кэти умерла, родив дочь Кэтрин. Хитклиф расправился с врагами. Где тут место для лжи?
— Это не вся история.
— О чём ты?
— Есть другая история, которую нельзя рассказать.
Я остановилась и топнула ногой.
— Когда ты не оскорбляешь своих друзей, ты доводишь их до умопомешательства своими загадками!
— Ладно, мисс Гордячка Бронте, я скажу прямо. Кэти не умерла в ту ночь, когда родился ребёнок.
— Какая нелепость! Рождения и смерти регистрируются!
— Записи можно подделать. Не забывай, что Эдгар Линтон был магистратом!
С минуту я молчала и переваривала услышанное.
— Ладно, пусть она не умерла, пусть записи подделали, но тебе-то откуда это известно?
— Мне рассказал тот, кто узнал из первых рук.
— Кто? Эмили, скажи мне!
— А почему я должна говорить? Чтобы ты потом обзывала меня дурочкой?
— Ну и как хочешь.
Мы пошли дальше. От сдерживаемых слёз я почти не видела дороги и поэтому старалась не терять из виду цветастую юбку шедшей впереди Эмили.
Разумеется, я умирала от желания услышать объяснения, но успешно разыгрывала полнейшее равнодушие. Сестрица моя была в таком расположении, когда, попроси у неё соли, нарочно передаст перец. Поэтому я стала напевать себе под нос песенку; сделала весёлое лицо и даже стала следить за своей походкой, чтобы ненароком не выдать своего волнения. Эмили вышагивала впереди, прямая как палка, легко перешагивая лужи, которые мне приходилось перепрыгивать.
На какое-то время внимание моё привлекла едущая навстречу нам тяжёлая воловья повозка.
Она была так велика, а дорожка так узка, что нам пришлось отступить на обочину.
Пока повозка приближалась, мне пришла в голову странная фантазия, будто мы внезапно перенеслись в прошлое. Повозка была такой медленной и неуклюжей, а люди в ней — мужчина и женщина — такими бесформенными в своих вневременных нарядах, что казались воплощением всего крестьянского: согбенные трудами спины, невыразительные глаза обращены в себя, в свой внутренний мир, затерянный в глубинах народной памяти.
Когда повозка проезжала мимо нас, я поздоровалась, но крестьяне не ответили, хотя нас разделяло не больше шести футов. Они даже не подняли на меня глаз. Такое бывает во сне.
Они проехали; я огляделась. Мне пришлось встряхнуть головой, чтобы прогнать наваждение. Приветливое утреннее солнце спряталось за тучи, небо потемнело. Изменилась и сама местность: холмы стали круче, растительность скуднее, просёлок выглядел заброшенным.
— Мы идём не к Хоуорту! — воскликнула я.
— Не к Хоуорту.
— Куда ты меня завела? Куда мы идём?
Вместо ответа Эмили указала на вершину холма напротив. Сощурившись, я сквозь очки разглядела далёкую островерхую крышу и печные трубы на фоне серого неба.
— Это Грозовой Перевал! — воскликнула я через секунду. — Ты ведёшь меня к Грозовому Перевалу!
Эмили кивнула.
— Зачем, Эмили? Ты никогда прежде не брала меня с собой.
— Ты всегда отворачивалась от правды. Теперь вот и узнаем: это неизлечимо, или тебя можно исправить.
Это было приглашение помириться, и я им воспользовалась.
— Ты права. Я отворачивалась от правды, но больше не собираюсь этого делать. Я посмотрю ей прямо в глаза, но ты должна мне всё рассказать.
Эмили внимательно посмотрела на меня.
— Ты говоришь от сердца?
— Да.
— Ладно, хорошо. Я не только отведу тебя к Грозовому Перевалу, я ещё и расскажу тебе то, что на самом деле произошло в ночь, когда родилась наша новая знакомая. Но прежде пообещай мне одну вещь.
— Что хочешь — только расскажи!
— Поклянись не спрашивать, откуда мне это известно.
— Клянусь. — В моём голосе звучала искренняя радость; я готова была обуздать свой язык ради частичного удовлетворения любопытства и мира в семье.
— Ну ладно.
Мы пошли вдоль сужающегося просёлка, перепрыгивая через ручейки талых вод, она рассказывала, а я слушала следующую повесть:
Вообрази, как это могло быть, как это было.