Для того чтобы воспользоваться им, у нас под началом была мощнейшая в мире группа специалистов – наше подразделение латиноамериканской музыки в Майами. По счастливому совпадению одним из первых коллег, кого я встретил, придя в компанию в 1988 году, был как раз руководитель этого направления – Фрэнк Вельцер. Я тогда высоко оценил его работу, хотя и не знал еще, какую важную роль в моей жизни она сыграет.
К моменту начала моей работы в Sony Хулио Иглесиас по-прежнему был краеугольным камнем «латиноамериканского» направления. Потом появилась Глория Эстефан со своим фирменным смешением афрокубинских ритмов и текстов на английском. Она проложила путь, по которому позже двинулись все прочие наши артисты из тех краев. При завоевании латиноамериканского рынка мы придумывали специальные подарочные комплекты и диски, для чего даже убедили наших крупнейших звезд записать по паре песен на испанском. У Селин и Мэрайи такие есть, и это здорово помогало нам продвигать их на тамошних рынках и даже в самой Испании – ведь слушателям всегда приятно знакомиться с выдающимися артистами на своем родном языке. Иными словами, процесс смены языка исполнения шел в обе стороны, позволяя испаноязычным звездам покорять публику в Штатах, а нашим – открывать для себя латиноамериканскую. Это, конечно, выливалось в миллионы и миллионы проданных альбомов.
Мы также заключали по всему миру корпоративные союзы, типа того союза с Pepsi, который позволил нам отлично поработать с музыкой для чемпионата мира по футболу. Разумеется, Pepsi от этого тоже только выиграла, ведь в латиноамериканских семьях ее колу пьют куда чаще, чем напитки от Coke. Народ в нашей компании был отлично мотивирован и постоянно выдвигал новые идеи, которые позволяли нам расширять границы наших возможностей. Например, вице-президент по рекламе из Columbia, Джерри Блэр, предложил много удачных приемов для раскрутки Рикки Мартина. И вот годы усилий внезапно принесли плоды.
Чтобы произошел «латиноамериканский взрыв», нам понадобился весьма длинный фитиль, но, когда этот взрыв все же произошел, я сам еще не знал, что именно девушка из Мексики станет любовью всей моей жизни.
Фитиль, ведущий к Талии, горел куда быстрее, хотя расстояние между нами и заставляло время растягиваться. Талия снималась в сериале «Розалинда», но у нее иногда образовывались свободные выходные. Тогда она могла прилетать в Майами, где мы проводили вместе по нескольку замечательных дней. Отличный способ крепче полюбить друг друга и создать по-настоящему неразрывную связь.
В то время Талии было двадцать восемь. Ее мать и все четыре ее сестры выходили замуж за мужчин на поколение старше себя. При этом жили они в районе Мехико, который здорово напоминал Бронкс. Эмилио был абсолютно прав – между нами было очень много общего.
После многих месяцев работы по восемнадцать часов в день Талия находилась на грани истощения, и, как только сериал был отснят, она прилетела ко мне в Нью-Йорк «на пару недель». Я в это время наносил последние штрихи, заканчивая переделку одного старого амбара в Сэг-Харбор. Билли Джоэл как-то притащил меня туда и настаивал, что из этого места получится превосходный дом. Чтобы подобрать Талию, я поехал в аэропорт Кеннеди и там увидел, как она проходит через таможню… с девятью чемоданами и собакой!
Парень, который оформлял ее багаж, наклонился и прошептал мне:
– Знаете, моя жена родом из заграницы. Однажды она вот так же приехала меня навестить – и в итоге осталась навсегда.
Он, очевидно, думал предостеречь меня, но его слова были просто музыкой для моих ушей. В тот момент я улыбнулся, поскольку возлагал надежды именно на такой исход дела.
Амбар и правда превратился в превосходный жилой дом – и довольно оригинальный. Он возвышался над бухтой и пристанью, чем немного напоминал мне о Южной Франции, особенно на рассвете и на закате, когда солнечные дорожки бежали по воде.
Талия вошла через парадную дверь, опустила чемоданы на пол и глубоко вздохнула. Внезапно у нее на лице возникло расслабленное выражение, которое как будто говорило: «Ну вот я и дома…» С семи лет она много и упорно работала, и, говоря, что она была на грани истощения, я не шучу. Даже ее врач в Мехико рекомендовал Талии взять годичный отпуск.
На третий день после ее прибытия я поднялся раньше пяти утра и прошел в гостиную на верхнем этаже дома. Оттуда открывался захватывающий вид на гавань. Вскоре Талия поднялась ко мне и увидела, как я наблюдаю за восходом солнца. Можно было различить удивительные оттенки пурпура, каких я не видел ни в одной палитре. Мы тихо стояли и не могли поверить своим глазам – казалось, что все это представление устроено специально для нас, как подарок. Даже величайший в мире художник не смог бы перенести это зрелище на холст. В тот миг я избавился от своих тревог и ощущения постоянной спешки. Когда мы с Талией обнялись, я почувствовал себя мирно и спокойно.
Я и правда начал понимать, что сам Господь предназначил меня для того, чтобы быть с ней. Наши отношения становились все более близкими, и мы начали уже всерьез обсуждать наше совместное будущее.
Однажды я пропустил обеденный перерыв, чтобы встретиться с одним парнем. Нет, он не предлагал мне заключить контракт с новым артистом, зато доставил мне на выбор несколько обручальных колец. Я остановился на том, которое, как я думал, должно ей понравится, но я знал, что для предложения нужен подходящий момент. Чтобы дождаться его, понадобилось три месяца.
Это случилось в Майами, где мы остановились на острове Стар в гостевом домике у Глории и Эмилио. Мать и сестра Талии тоже прилетели тогда в город. Намечался ужин в обществе родных и друзей.
В Майами у моря прекрасные закаты, так что мы с Талией пошли на причал, чтобы полюбоваться одним из них. Мы поцеловались, а потом Талия сказала:
– Такой прекрасный момент…
Конечно, я старался держать себя в руках, но тут мои мысли понеслись галопом: «Вот оно! Вот оно! Давай!»
– Жди здесь, – выпалил я. – Жди здесь!
– В чем дело? – встревоженно спросила она.
Но я уже умчался в дом. На полной скорости я ворвался внутрь, взлетел наверх по лестнице, вытащил коробочку с кольцом из тайника и бросился обратно к причалу. Запыхавшись, я подбежал к Талии и вдруг нежно коснулся ее ушей.
– Ты всегда хотела красивые сережки, – сказал я. – Но у меня есть только вот что…
Это был отвлекающий маневр. Она ничего не подозревала.
Талия открыла коробочку и увидела там прекрасное обручальное кольцо с бриллиантом. Тут она заплакала, кинулась обнимать меня и подняла такой шум, что ее мать и сестра выбежали из дома. Ну а потом все окружили нас, тоже вовсю принявшись обниматься и вопить от радости…
И начался праздник.
Впервые в жизни я чувствовал, что мои дела идут на лад. Личная жизнь была безоблачной, а прибыли Sony Music росли с каждым годом. Но уже тогда можно было видеть признаки назревающих тревожных событий.
Первый тревожный сигнал пришел от Аллена Грабмена, который и прежде не давал мне витать в облаках. Ему позвонил Говард Стрингер, и Аллен слово в слово пересказал мне все, что тот ему сообщил.
– Знаешь, – жаловался Говард, – я тут ходил на церемонию «Грэмми» и теперь не уверен, что компания относится ко мне с должным уважением. Да и потом, на вечеринке я тоже чувствовал себя посторонним.
– Аллен, – удивился я, – что за ерунда? Он же был там. Мы выбили ему хорошие места. В чем проблема?
На самом деле Стрингер и правда был недоволен своими местами на церемонии. Кроме того, на вечеринке он хотел сидеть рядом со мной, когда я общался с артистами. Если подумать, то все это легко можно было бы организовать. Этот просчет – полностью моя вина. Но после того как Идеи уволил Микки, мы в Sony Music держались настороженно и опасались сближаться с корпоративным руководством. Казалось более разумным вежливо держаться от Стрингера на расстоянии. С другой стороны, голливудское подразделение Sony с трудом выбиралось из катастрофического кризиса, и новые протеже Стрингера выбивались из сил, чтобы ему угодить. В итоге сравнение получалось не в нашу пользу – по крайней мере, в глазах сэра Говарда.