К Ташлину я всё-таки обратился — мол, помогите, Евгений Павлович, разобраться, что за непонятные такие явления? Кажется, мне удалось более-менее убедительно показать своё полное непонимание и тем самым притупить настороженность приказного советника, потому как он пустился в разъяснения:
— Видите ли, Алексей Филиппович, — терпеливо втолковывал мне он, — эти собиратели постоянно выискивают старинные книги и вещи, скупая их у владельцев. Понимаете, для них важно не просто обладание большим количеством предметов старины, но создание собраний по сходству этих предметов. Кто-то собирает только книги и рукописи, кто-то старинные украшения, кто-то предметы одежды и так далее. Некоторые собирают только вещи времён, скажем, Владимира Пятого, некоторые — времён Фёдора Великого. И наличие других предметов позволяет им обменивать их у таких же собирателей на другие, нужные уже им. А если речь идёт не об обмене, а о покупке вожделённых древностей, то продажа лишних предметов казне становится для этих собирателей неплохим подспорьем. Вот они часто и продают их нам.
Выглядело объяснение полне правдоподобно, но по-настоящему оценить это правдоподобие можно будет только после проверки, которую я заказал царевичу Леониду. Окажется там всё чисто по связям продавцов с покупателями — скажу спасибо Ташлину за толковое разъяснение. Отыщутся связи — придётся разбираться, откуда на самом деле взялись купленные казной предметы. Какая-то выгода для всех участвующих в этих делах должна же быть! То, что я этого не понимаю, вовсе не означает, что её нет…
Пока продолжалась эта рутина, я успел выкроить время, чтобы уделить внимание и некоторым другим своим делам. Прежде всего я изыскал возможность зайти к генералу Бервальду и поговорить с поручиком Фильцевым. Я несколько успокоил поручика, сказав, что убийство его сестры самым тщательным образом расследует очень дельный губной пристав, а заодно попытался выяснить, не знает ли Владимир Георгиевич что-то о мужчине, тело которого нашли вместе с Ташлиной. Увы, но он даже понятия не имел, кто бы это мог быть. Впрочем, иного я не ждал — что Ташлин, что его покойная супруга показали себя любителями и умельцами по части всяческих тайн и умолчаний. А вот краткая беседа с самим генерал-бригадиром меня воодушевила — Генрих Арнольдович сообщил, что в Военной палате уже почти готов официальный отчёт об испытаниях нашего оружия в бою, и вот уже на днях этот отчёт представят царю. Ну что, новость стоило признать хорошей, и ради такого случая я даже на обратном пути заглянул в родительский дом, чтобы порадовать отца и Василия. Теперь оставалось дождаться ещё более приятных новостей в виде царских наград и большого казённого заказа…
Однако раньше до меня успела дойти другая новость, тоже очень даже хорошая. Из Александрова посыльный доставил письмо от Самойлова и списки с разрядных листов моих заводских учеников. Что ж, мои предположения подтвердились — только у двоих разряды остались прежними, остальным же тридцати девяти разряд по итогам испытаний повысили. Всё, аргументы для заключения с казёнными заводами договоров на обучение у меня их работников у нас теперь появились, и аргументы очень весомые. И, кстати, не только для казённых заводов, поэтому я устроил себе перерыв в изучении бумаг Палаты государева двора и отправился к профессору Маевскому.
— Невероятно, Алексей Филиппович! Просто невероятно! — профессор Маевский наконец-то смог оторваться от бумаг. — Я даже не мог предположить, что ваша метода обучения столь благотворна!
— Ну почему же, Михаил Адрианович, — демонстративно поскромничал я. — Я так понимаю, любое систематическое обучение благотворно. У меня самого, кстати, после университета тоже разряд повысился.
— Вот как? — профессор ненадолго задумался. — По-вашему, после учёбы в университете тоже следует проходить испытание на разряд одарённости?
— Не знаю, — особой уверенности в надобности такого у меня и правда не было. — Это, как я понимаю, решать университетскому начальству, а то и Палате народного просвещения.
— А перед началом обучения ваши ученики испытания проходили? — вот что значит настоящий учёный, огрех в постановке эксперимента заметил почти что сразу.
— Нет, только при окончании народных школ и гимназий, — хорошо ещё, что эксперимент я на самом-то деле и не проводил.