Удивительное дело – она и теперь поняла меня без особых проблем. Повозившись и даже заглянув под тушку демона (хоть и с опаской, но всё-таки), отыскала. Распотрошила. Потом боль, глодавшая бок, стала стихать – нетрудно догадаться, что это мазь. Кстати, правильно выбранная мазь. Я приоткрыл глаз – она занялась следующей раной, неумело, но уверенно манипулируя полосой кровоостанавливающей ткани. Потом вытащила крохотный нож и разрезала на мне штаны – как оказалось, ногу тоже зацепило – чуть повыше колена.
Закончив с перевязкой, задумчиво потянулась к сумке, отогнула краешек холстины.
– У тебя с собой живинка? Думаю, это надо использовать. Позволь, я перевяжу ещё и здесь, – она потянулась к моей шее. – Артерия не задета, но лучше всё-таки…
– Да. Пожалуйста…
Несколько минут она сосредоточённо пыхтела, управляясь с повязкой. Потом сунула мне под руку закупоренную тыковку.
– Мне надо уйти. Я вернусь чуть попозже, принесу ещё воды и еды.
– М-м-м… А ты не могла бы… оттащить меня в тень?
– Боюсь, мне это не под силу. Мне тебя не поднять… Демона-то с трудом отвалила.
– Ладно, давай попробуем меня откатить.
– У тебя могут открыться раны!
Она странно выговаривала слова – немного непривычно на мой уже устоявшийся слух. Что ж, существование областных диалектов – дело обычное. Я попытался сфокусировать на ней взгляд, но стоило шевельнуться, как сознание затопила дурнота. Даже не боль, но какое-то отчётливое желание как можно скорее отключиться. Когда сознание снова прояснилось, её не было рядом, и я уже не очень отчётливо помнил её лицо.
Солнце скользило по небосводу с неторопливостью царицы. Сейчас я его ненавидел – меня тревожила любая чепуха, а уж что говорить о зло жгущем, словно сошедшем с ума светиле. Но всему приходит конец, и зною – тоже, к тому моменту, когда сушёная тыковка опустела, и губы снова словно каменной крошкой обметало. Всё это время я то терял, то снова приходил в сознание, но это отнюдь не облегчало ожидание, не позволяло хоть чуть-чуть сократить время. На удивление – казалось, оно наоборот растягивается.
Девушка пришла, когда небо уже подёрнулось багрянцем с проблесками оранжевого и радовало надеждой на облегчение дневного зноя. Ночью, конечно, не будет прохладно, но хоть менее жарко – уже счастье. Я не сразу заметил её, идущую ко мне, придерживая на голове что-то округлое, формой похожее на большую тыкву, но заметив, залюбовался.
Большинство местных женщин, если не считать танцовщиц, отличались солидной полнотой. Давно уже к лёгкому своему удивлению я обнаружил, что местные стандарты красоты сильно отличаются от тех, к которым я привык. Здесь ценилась женская дородность, и такое впечатление, будто девушек в Империи старались откармливать, чтоб круглились румяные щёчки, чтоб наливались бока и грудь. Я не мог знать этого наверняка и готов был с удовольствием любоваться здешними красотками, пребывавшими в теле, но ещё не расплывшимися студнем. Тоненьких, как былиночки, девушек не в нарядах танцовщиц я здесь видел редко.
Эта выглядела не просто тоненькой, а угловатой, что не скрадывало даже мешковатое платье из серого грубого полотна, опоясанного зелёным тонким поясом, который был обёрнут под грудью и вокруг талии даже не два, а несколько раз. Голова её была закутана тонким шарфом, из-под которого выбивались тёмные вьющиеся пряди, личико осунулось от усталости. Она шла плавно, должно быть, чтоб не шелохнуть лишний раз тыкву на голове.
Я смотрел на неё и ощущал себя так, словно вдруг заглянул в пространство совсем иной жизни, совсем иных традиций. Пусть меня давно швыряло по просторам чужого мира, но здесь я обитал как бы в пузыре собственных представлений, собственных привычек, лишь отчасти соприкасаясь с чужими представлениями и привычками. А сейчас, глядя на незнакомку, выросшую в обществе, где девушки до сих пор выходили замуж «по старинке», по воле родителей, и хранили исконные обычаи в кругу семей, я едва мог перехватить дыхание, очарованный тайной.
Это было дразнящее, великолепное ощущение – смотреть на ту, что, возможно, уже предназначена другому, мечтает любить его и даже не представляет, что можно жить как-то иначе, что можно сделать выбор в пользу другого мужчины. Для неё муж – столп и фундамент её жизни, неоспоримый глава семьи, от чего наши женщины давно уже отошли, и во многом не по своей воле. Для неё верность – неоспорима и незыблема, даже говорить тут не о чем. Я вдруг позавидовал тому, кому достанется или уже досталась эта девушка, не на шутку позавидовал. Да, может быть, она не так уж и красива, но какое, в конце концов, значение имеет красота по сравнению с девичьим очарованием, стократно увеличиваемым самой настоящей тайной?