– Свободная форма?
– Что?
– Ну, говоришь как хочешь, в каких хочешь выражениях, лишь бы смысл сохранился?
– В принципе, да. Но лучше употреблять приличные слова.
Оба посмеялись. Смех был кстати – некоторое напряжение ощущал, похоже, не только я, но и Седар, и даже Альшер, приехавший из своего родного захолустья в столицу по делам и заодно поздравить меня. Приехал без супруги, объяснил, что она хотела быть, но занедужила. Я посочувствовал, и от обсуждения этого вопроса потихоньку перешли к семейной жизни вообще, беседа о которой заняла большую часть всего времени. Мы ехали в Мурмий всё тем же дилижансом, и мои спутники в промежутках между болтовнёй о том, о сём норовили бросить шуточку-другую на тему предстоящей свадьбы. Я отшучивался, пытался придумывать ответы поостроумнее, и на беспокойство о том, как всё пройдёт, уже не осталось времени и внимания.
И хорошо. Когда мы трое верхами въехали на главную улицу посёлка, ощущение свадьбы, присутствовавшее здесь всюду, порадовало, но не опрокинуло сразу же в состоянии паники от нервов – вдруг какой промах допущу. Не успел я опомниться, как вопящие от восторга деревенские дети набежали на нас и, осыпав лошадей охапками полевых цветов и гостями риса, зароились вокруг. Я черпанул в кошельке горсточку монет, швырнул им – дети зашлись таким восторженным визгом, словно не ожидали ничего подобного. Кинулись расхватывать. Пока с моей стороны всё идёт, как принято в этих краях.
– Ну, ты расщедрился, – с некоторой завистью протянул Седар, и я вспомнил, что он упоминал о каких-то финансовых проблемах своей семьи. – Их обычно одаривают изюмом там, конфетами… Финиками…
– Да ладно тебе, – отмахнулся Альшер. – Это ж праздник. Что ты его одёргиваешь.
– Вступит в совместную с женой жизнь без единой медяшки.
– Это уж как водится, – пробормотал я.
– Смотри, как бы она не мотанула от тебя в первый день после свадьбы. От расточительного такого…
– Чтоб дочь угольщика умотала от гладиатора с наградами? – проворчал Альшер. – Не смеши.
Меня поразили заборы, увешанные коврами или просто кусками цветных тканей – можно было подумать, в этот день одновременно со мной и дочерью угольщика Нишанта свадьбы играло всё население деревни. Однако, добравшись всё-таки до дома будущего тестя, понял, что радоваться тут собираются только моему счастью. Народ табунился не у самой калитки, но поблизости, все разодеты праздничнее некуда, но с требованием денег, акробатических номеров, отгадывания загадок и прочих выкупных представлений полезть не попытались, хотя я мысленно приготовился к этому и заранее смирился со всем.
– О! – пробормотал за моей спиной Седар. – Так он местный богатей… Тогда ещё ничего. Постыдится давать за дочкой хилое приданое, его ж односельчане зашпыняют.
– Откуда им знать?
– Ты забавный. Сразу после получения предложения и договора о свадьбе приданое в деревнях, да и в городах, бывает, тоже, вытаскивается и развешивается-раскладывается на всеобщее обозрение. Поскупишься – слухи пойдут. Не выдашь всего показанного – тоже пойдут. Словом, ему это не с руки… Спешивайся.
Я спрыгнул с седла. В калитке ждали, теснясь, тесть с кружками чего-то прохладного и тёща с огромным подносом закусок и с испуганным лицом. Я первым было потянулся к подносу, но Альшер аккуратно сдвинул меня и схватил рулет из лепёшки с ветчиной, сыром и какой-то зеленью. Кинул в рот. Промычал что-то одобрительное.
После чего попробовал и я. Изрядно перчёное тут всё. Оно и понятно – перец здесь вроде как необходимая приправа. Её и в обыденной жизни на каждом шагу используют, но по праздникам – в большем количестве.
– Эй, не обязательно же всё съедать, – пробормотал Седар, оттирая меня от подноса. Нишант протянул мне кружку, в которой оказалось отличное домашнее пиво, вмиг унявшее перчёный пожар. Оставив спутников лакомиться, я зашагал по лесенке в горницу, где нарядные девушки, должно быть, подружки невесты, не сразу расступились, давая мне взглянуть на Моресну.
Она была одета во что-то очень нарядное, цвета весенней травы с блестящим красивым шитьём. На груди, руках, надо лбом – украшения, которые я подарил. Взгляд – и испуганный, и в то же время приветствующий надеждой, неуверенной радостью. Мне казалось, я протягиваю руку к чему-то лучшему, милому, веющему домашним уютом и теплом. Может быть, в этом сегодняшнем не было страсти, но был осторожный взгляд из-под ресниц, робкая ласка и желание понравиться, стремление построить всё с нуля и так, чтоб было хорошо спутнику, а не только себе.