«Как?»
«Что значит «как»? У него в кармане лежит, вот «как».»
«Я попрошу любого из вас записать для меня трёхзначное число», - сказала Мари.
«Ты имеешь в виду, что он носит штаны?» - сказал Дженеро.
«Если только у него на заднице не пришит карман», - сказал Браун.
«Ты имеешь в виду, что на нижней половине тела есть штаны?»
«Почему бы нам не заехать туда и не посмотреть самим, хорошо?»
«Кто хочет записать для меня три числа?» - спросила Мари. «Любые три числа?»
«А его имя есть в бумажнике?» - сказал Дженеро.
«На его водительских правах», - сказал Браун. «Пойдём.»
Оба мужчины направились к перилам. Клинг возвращался из мужского туалета по коридору. Он открыл калитку и с низким поклоном провёл рукой, пропуская их.
«Так как его зовут?» - спросил Дженеро.
«Фрэнк Себастьяни», - сказал Браун.
И Мари упала в обморок в объятия Клинга.
Энни Роулз была уже на месте, когда Эйлин остановилась у ресторана «У Ларри». Часы за барной стойкой - большая витиеватая штука, отороченная оранжевым неоном, - показывали без пяти минут девять. Сквозь окно из пластинчатого стекла Энни видела белый «кадиллак», прижавшийся к обочине. Бармен тоже мог его видеть. Они вдвоём с непринуждённым интересом наблюдали, как водитель заглушил мотор: Энни - за пивом, бармен - за полировкой стаканов. Мужчина за рулём машины был крупным, чёрным и одет в сутенёрскую одежду.
Они обе смотрели, как Эйлин выходит из машины на обочине, длинные ноги мелькают и сигналят, маленький пистолет спрятан в одном из этих мягких сексуальных сапог, и она, высоко ступая, направляется к входной двери.
А мистер сутенёр откинулся на сиденье и опустил окно со стороны обочины.
Что-то крикнул Эйлин.
Эйлин отступила назад и наклонилась, чтобы заглянуть в окно.
Короткая юбка обтягивает её задницу, мелькает, рекламирует.
Она начала качать головой и размахивать руками.
«Она ему нахамила», - сказал бармен.
Южный акцент можно было резать ножом для масла. Возможно, он был не так уж далеко от Хьюстона.
«И ему это не нравится», - сказал бармен.
Вот мистер сутенёр выскочил из машины со стороны водителя, обошёл оную и стал кричать на неё на тротуаре.
Эйлин продолжала качать головой, положив руки на бёдра.
«Не перестаёт хамить ему, да?» - сказал бармен.
И вдруг мистер сутенёр дал ей пощёчину.
«Отшлёпай её хорошенько», - сказал бармен, ободряюще кивнув.
Эйлин пошатнулась от удара, её зеленые глаза пылали. Она сжала кулаки и бросилась на него, словно хотела убить, но он оттолкнул её, развернул к бару, снова оттолкнул, на этот раз к двери бара, а затем стремительно направился к «кадиллаку». Эйлин поглаживала щёку. Она сердито посмотрела на «кадиллак», когда тот отъезжал от обочины.
Первый акт начался.
Четыре части превратились в одну.
Может быть.
Сначала они показали ей свёрток с одеждой.
Чёрные туфли, синие носки. Синие брюки. Чёрный ремень. Белые трусы «Жокей» (американский производитель нижнего белья, одежды для сна и спортивной одежды – примечание переводчика). Пятна крови на поясе брюк и трусах.
«Мне кажется, это одежда Фрэнка», - сказала Мари.
Несколько монет в одном из карманов брюк. Четвертак, два дайма (10 центов – примечание переводчика) и пенни (1 цент – примечание переводчика).
Никаких ключей. Ни от дома, ни от машины.
Носовой платок в другом кармане.
И бумажник.
Чёрная кожа.
«Это бумажник вашего мужа?» - спросил Браун.
«Да.»
Её голос был очень мягким. Как будто то, что они ей показывали, требовало благоговения.
В бумажнике - водительские права, выданные Фрэнку Себастьяни с 604 Эден-Лейн, Коллинсуорт. Кредитных карт нет. Регистрационная карточка избирателя, то же имя, тот же адрес. Сто двадцать долларов в двадцатках, пятёрках и однодолларовых купюрах. В одном из маленьких кармашков лежал зелёный листок бумаги с надписью «размеры Мари», а под ним:
Шляпа: 22
Платье: 8
Бюстгальтер: 36B
Пояс: 26
Трусики: 5
Кольцо: 5
Перчатки: 6½
Чулки: 9½ (средние)
Обувь: 6½
«Это почерк вашего мужа?» - спросил Браун.
«Да», - сказала Мари. Тот же мягкий благоговейный голос.
Они провели её внутрь.
В морге воняло.
Она отшатнулась назад от вони человеческих газов и плоти.
Они провели её мимо стола из нержавеющей стали, на котором лежали обугленные останки тела жертвы ожогов, застывшие в драчливой позе, как будто всё ещё пытаясь побороть охватившее их пламя.