- Когда-то и я была таким воском… - отозвалась Анна, и они снова умолкли.
Руди поймал лошадей, которых забыли привязать, поднял труп и перекинул его через свое седло, закрепив ремнями. Лошадь нервничала, недовольно рыла землю копытом и попыталась даже встать на дыбы, но все было тщетно.
- Можно, чтобы он не висел вниз головой? – голос у Анны прозвучал совсем тонко, и Руди послушался ее. Графиня обняла своего брата в последний раз, так нежно погладив его по голове, что Руди опять позавидовал мертвецу. Он рванул ремень, затягивая его потуже. Под челюстью у мертвого уже появилось синее пятно.
- Зачем вы все это сделали? – вопрос, который Руди хотел задать с самого начала, как услышал обвинения барона, наконец-то смог вырваться наружу. – Неужели и вы… оборотень?
Анна вздрогнула.
- Да, наверное, - пробормотала она, держа поводья.
- Наверное?
- Я никогда не обращалась, как остальные. Я не знаю, как это… Мой нюх острее, чем у других, это правда. И животные пугаются, если я рядом и от меня не пахнет духами. Наш отец оставил этот страшный дар, он рассказал о нем брату, когда тот впервые обратился. Он использовал его для… - она резко замолчала и еще ниже наклонила голову. - Вы будете судить меня?
- Если все, что сказал барон фон Ринген, правда, и если вы виновны в гибели людей и имущества, то у меня нет иного выхода, - с запинкой произнес Руди. Он мог представить себе Анну всякой: и властной, и плачущей, и насмешливой, и ласковой, и с тысячей иных лиц и чувств, но только не женщиной, много лет вынашивавшей замысел мести и стремившейся к ней всей душой.
- Ценю вашу откровенность, - она позволила себе усмехнуться. - Тогда странно, что вы идете рядом со мной сейчас. Нельзя доверять тем, кто не является человеком, правда?
- Почему же?
- Потому что мы другие.
Они вышли на дорогу, мягкую от грязи после сильных дождей, и Руди помог Анне сесть на свою лошадь, чтобы графиня не запачкала ног. Странное они представляли собой зрелище: знатные господа в грязной, испачканной одежде, без слуг, с мертвецом, привязанным к седлу; нижняя челюсть его отпала, и казалось, будто труп бесконечно удивлен произошедшему и не может сдержать возгласа «о!». Анна больше не заговаривала с Руди, и он пытался думать о том, что барон фон Ринген не оставит ее в покое, и что он сам должен будет принять епитимью за все сделанное, и что все запуталось еще больше, чем раньше, однако возвращался мыслью к тому, что ему придется судить ее и себя. Грязно-коричневые мутные лужи, трава между колеями от колес – нет, не римляне клали эту дорогу в стародавние времена, и нечего искать себе оправдания среди размокшей жижи, уставившись под ноги.
Руди не поднимал головы до тех пор, пока они не дошли до ворот, уже наглухо запертых, и за решеткой кто-то тяжело дышал, молился и пахло порохом.
- Отворяйте, - велел Руди, и блестящий глаз уставился на него из темноты.
- А ты добрый христианин? – осведомился грубый голос.
- Был бы еще добрей, если б мне не пришлось торчать за воротами.
Глаз исчез. «Вроде бы он», - послышался шепот. «Подвинься, остолоп Господень, ни дьявола не видно». «Кто это рядом с ним?» «Пес его знает…»
- У нас, если что, ружья заряжены, - предупредил стражник. – Но ты, это… Ты, господин, прости, но вначале перекрестись и прочти Символ Веры.
- Болваны! – выругался Руди и пнул решетку так, что она дрогнула, а у него заболел большой палец на ноге. – Со мной графиня. И труп оборотня.
Он оглянулся на Анну, но ее лицо было неподвижным и невыразительным.
- К-какого об-боротня? – глупо спросил кто-то. Послышался звук подзатыльника, и решетка заскрежетала, поднимаясь вверх.
Здесь было человек десять солдат, и они глядели на Руди с жадным любопытством, смешанным со страхом, потные, грязные, в пышных, помятых париках и поношенных шляпах. Они напоминали обжор перед тарелкой, полной колбасок, обжор, которые только и ждали мига, чтобы запустить в нее пухлые пальцы, блестящие от жира. Один из них даже снял шляпу в знак почтения, но, увидев мертвеца, тут же надел ее назад.
- А где же оборотень? – непочтительно спросил один из них.
Руди не стал отвечать. Он снял с пояса ножны и заставил их освободить дорогу.
- Позовите в ратушу доктора, - велел он. – И пошлите кого-нибудь в дом графини, чтобы ее встретили.
Из-за зарешеченного окошка караулки на него пристально смотрел капитан, прислонившись к мутноватому стеклу; его подкрученные усы стояли дыбом: то ли от страха, то ли от возмущения.
Слух об убитом оборотне разлетелся по городу быстрей запаха костра в ветреный день, и Руди с неудовольствием обнаружил, что с каждым их шагом народу на узких улицах прибавляется, и люди напирают друг на друга, высовываются из окон, распахивая ставни, и провожают их троицу взглядом; однако никто не улюлюкал, не смеялся и не кричал «ура» - над городом явственно повис страх.