Когда ему показалось, что фонарь сейчас выпадет из его руки, почти в тот же миг он заметил впереди свет, и сердце подскочило к горлу. Господи, пусть это будут разбойники или заблудившиеся пилигримы, взмолился он про себя.
Его огонек тоже заметили, и грубый голос велел ему остановиться и назвать себя. Вместо этого Руди подъехал ближе и выше поднял фонарь: это были солдаты, а за ними угадывалась могучая фигура барона.
- Где она? – спросил он, обращаясь к нему, и барон фон Ринген (чесноком от него несло даже сквозь дождь) выехал вперед, усталый и мрачный, похожий больше на старика, чем на того рьяного мстителя, каким он был несколько дней назад.
- Я и позабыл, как вы упорны, - ответил барон, еле размыкая губы от усталости. – Ее больше нет.
Уже позже епископ расскажет ему о бешеной скачке с солдатами, о том, как Анна пыталась уйти от погони и загнала лошадь, о том, как барон свирепо и жестоко хлестал плеткой солдат, которые осмелились медлить. Они загнали ее на обрыв, и лишь один раз Руди смог дослушать до конца сбивчивый рассказ епископа – как Анна, потеряв рассудок, метнулась к обрыву, под которым тек ручей, и хоть фон Ринген метнулся ей наперерез, он не успел остановить ее. «Он совсем не походил на человека, - сказал потом черный епископ. – Мне показалось, он переменился: его фигура, его лицо… Но, наверное, я слишком устал в тот час; да и дождь шел так сильно, что иногда все путалось перед моим взглядом».
Руди зарычал и направил на него лошадь, с трудом соображая, что делает. Его перехватили, и отняли у него шпагу, и вытащили из седла. У него не хватило сил отбиваться, и он только сжимал челюсти, так сильно, что заболели зубы.
- Я же говорил, он очень болен, - раздался голос барона. – Отвезем его домой. Как бы он не помер у нас на руках. Впрочем, Господь добр. Наверняка смилуется над ним, - он помолчал и буднично закончил: - И над всеми нами.
Глава двадцать девятая. Руди. За здоровье госпожи Магдалены Флайберг!
После той ночи Руди слег с лихорадкой, и несколько недель он провел между жизнью и смертью. Когда он наконец смог встать и взглянуть на себя в зеркало, оттуда на него смотрел совсем незнакомый ему человек – глаза его окончательно потеряли блеск, став будто каменными; а запавшие щеки невольно напоминали гравюры, на которых скелеты плясали вокруг могил.
- Ничего-ничего, - торопливо утешил его доктор, старавшийся сохранять серьезность. – Мясо на костях нарастет.
Руди потер щетину, и внимательный доктор тут же велел слуге привести цирюльника и принести куриного бульона, чтобы господин мог подкрепиться. Окружающий мир казался на удивление блеклым и грязным, словно кто-то постирал белое белье в илистой реке, и в груди у Руди точно появилась какая-то дыра, сквозь которую задувал холодный ветер.
- Пока вы болели, - услужливо заметил доктор, - приехал ваш друг, епископ.
- Друг?
- Нет-нет, не здешний, - поторопился заметить доктор, - хотя они замечательно поладили и каждый вечер устраивают ужины в честь друг друга. Он привез вам из Тосканы апельсинов и копченую свиную ногу. Каково же было его расстройство, когда я сказал ему, что вам следует пока воздержаться от тяжелой пищи. К счастью, нога точно не испортится.
- А где барон фон Ринген?
- Он уехал еще месяц назад со своей внучкой. Бедная девочка! Попасть под влияние этой гнусной женщины! Она так испортила ее, что однажды, когда я выражал свое сочувствие барону из-за всей этой истории, юная Матильда нарочно наступила мне на ногу, и мне даже послышалась, что она обругала меня старым ослом, - доктор вздохнул, хотя Руди про себя согласился с баронессой фон Нидерхоф.
- А что ведьма?
- Какая ведьма? – искренне удивился доктор. – А-а, вы имеете в виду ту старуху! Ей повезло, что казнь прервалась. Хотя говорили, что ее сожрал оборотень – тоже незавидная участь, как ни крути… Впрочем, я заболтал вас, - спохватился он и отступил на шажок назад.
Руди слабо махнул рукой.
Куриный бульон ему подали в супнице, словно он был князем или на худой конец графом, и слуга заботливо ухаживал за ним, осведомляясь, не нужно ли ему чего. Он не выглядел голодным, и точно, - когда Руди спросил, закончился ли в городе голод, - ответил, что все весьма обеднели, но эту зиму, дай Бог, переживут, а там время переменится. Государь император прислал людей и помощь, соблаговолив оторваться от важных военных забот. «Сами знаете, - самодовольно сказал слуга в заключение, держа половник в руке, как трубку, - турок надо бы проучить. Вот как соберем силы, так и стар, и млад запишутся в имперскую армию, чтобы освободить венгров от их самозванца и влахов от турок!»